Ланселот

А вот на Троя стоило посмотреть: босой, в узких джинсах с ремешком, застегнутым серебряной витой пряжкой, в какой-то невиданной домотканой рубахе, на шее цепочка с нефритом, идеальная шапка золотистых волос, идеальные правильные черты лица и идеальные брови вразлет. Он легко, с изяществом двигался. Идиот, но как изящен! Пустое вместилище чужих идей, но актер хороший. Что-то такое было в его глазах, отчего они, казалось, втягивают свет в себя и лучатся изнутри. Местные смотрели на него раскрыв рты, как на инопланетянина. Возможно, он и был таковым. А может быть, в золотых песках Калифорнии вывелся новый вид идеальных существ, юных и золотистых.

Марго меня не видела. Прожектора слепили глаза.

— Это очень короткая сцена, но критически важная, — объяснял Мерлин. — В ней происходит сексуальное освобождение Сары.

— Сексуальное освобождение?

— Да. Помните: Дан — чужак, который появляется из ниоткуда, и от него исходит такая сила духа, что все сразу это ощущают. Ха, спасибо кинематографу! — сила духа! у Дана! Ему едва хватило силы духа, чтобы не утонуть, когда он свалился с доски для серфинга на съемках «Бинго — пляжная подстилка»! Но как смотрится, правда же? Из него можно лепить, как из воска. Это я его создал, сам по себе от ничто, полный ноль. А этого его героя, этого чужака все сразу признают — чувствуют, что в нем что-то есть, что-то необычайное, и прежде всего из-за глаз, из-за этого внутреннего света, он — создание света. Посмотрите на него. Его обычная температура тридцать девять градусов. Он действительно светится. А главное, раскрепощен. Остальные зажаты — вы зажаты, я зажат. Правда? А Сара — это такой вариант Джоанны Вудворт,[82] — правда, Марго немножко чересчур молода и красива для этого, — так вот эта Сара, она никогда не знала, что такое быть женщиной. Ну, вы понимаете. Ее муж Липском — ни рыба ни мясо. Сидит и рвет на себе волосы, пока их плантация катится в тартарары. Все держится только на ней и на тех грошах, которые она зарабатывает в библиотеке. Он несвободен. Все несвободны. И батраки — черные и белые — все несвободны, все погрязли в нищете и невежестве. Городские погрязли в расизме, ханжестве и так далее. А этот чужак не только сам свободен, но может освободить остальных. Что-то в нем такое, будто он пришел издалека, может, с Востока, а может, из мест еще более дальних. Может, это вообще бог. По крайней мере, что-то от Христа в нем есть.

Он несет избавление. С ним сбываются давние чаяния батраков о собственной земле — он выясняет, что это семье Рейни — то есть Эллы — принадлежит на самом деле земля. Он примиряет черных и белых, осознающих во время урагана, что все они люди. Он умудряется достучаться даже до шерифа (Господи, как бы хотелось на эту роль Пэта Хингла!)[83] — до шерифа, который невольно начинает испытывать живую симпатию к этому доброжелательному светящемуся существу: на самом деле здесь мы подпускаем толстый намек на гомосексуальность южных шерифов, уловили? Дальше. Он почти растормошил Липскома, утратившего связь с природой, землей и собственной сексуальностью. Добрался и до Сары. Входит в библиотеку и, пока она хлопает глазами, подходит к полке, берет Ригведу[84] и читает это место, потрясающее место — со слов: «В начале страсть вошла в Единосущного». Потом, опять не говоря ни слова, берет ее за руку и ведет вглубь, за стеллажи, и там стоя овладевает ею, прижав к старым пыльным книгам — Теккерей, Диккенс и иже с ними, — которые символизируют иссыхание соков Запада. Мы сделали дивный крупный план ее лица, когда она отдается на фоне целой полки пыльных томов Уэверли. Здорово? Этот чужак несет в себе жизнеутверждающую идею, а все вокруг мертво — книги мертвы, Теккерей мертв, Вальтер Скотт мертв, Липском мертв и она мертва, или, точнее, прежде не жила еще. Поэтому мы стараемся довести мысль, что это не просто траханье, хоть в этом тоже нет ничего плохого, а некое священнодействие, торжество жизни. Он мог бы быть верховным жрецом Митры.[85] Понимаете, что мы пытаемся сделать?

Что-то у них не ладилось. Джекоби попросил принести ручную камеру, а его ассистент Лайонел никак не мог ее найти. Джекоби подошел к Мерлину. Я машинально протянул руку — не то чтобы я рвался здороваться с ним, но мы на Юге знаем, что истинной целью хороших манер является упрощение жизни — так и себя проще держать в руках, и других проще держать на расстоянии, избегая случайных обид или даже оскорблений. Люди или пожимают друг другу руки, или игнорируют друг друга и отправляются на дуэль. Какие тут еще могут быть варианты? Джекоби проигнорировал меня. Его озабоченный взгляд прошел мимо меня, сквозь меня. Не думаю, чтобы он нарочно попытался меня оскорбить, просто он меня не заметил. Я для него был всего лишь частью городского пейзажа, одним из зевак. Мерлин, заметив это, смутился, откашлялся, но так ни на что и не решился. Хорошие манеры на то и созданы: чтобы не получилось так, что ты не знаешь, что делать.

Я пришел на помощь Мерлину, спросив, до которого часа они собираются работать.