Ланселот

Нет на свете большей радости, чем искать любви женщины, в то же время сохраняя достаточную зоркость, чтобы видеть, как в ней просыпается ответное чувство — видеть, как она иначе начинает на тебя смотреть, как меняется цвет ее лица, увлажняются глаза, и ее рука непроизвольно тянется к тебе. Твои святые говорят — да, но христианская любовь выше. Но, Господи, как это может быть? Вот ты, верующий, объясни мне. А? У тебя какой-то взгляд отсутствующий, словно ты вспоминаешь былое. Значит ли это, что ты уже не верующий? Или нынче даже верующие не понимают таких вещей? Разве в твоей еврейской Библии не говорится, что нет под солнцем ничего лучше, чем возлежать с девой?

И нет на свете ничего горше, чем видеть, как та же женщина смотрит на другого так, как когда-то смотрела на тебя.

Ты знаешь, что такое ревность? Это изменение самого хода времени. Время теряет структуру. Время растягивается. Ее нет.

Где она? С кем она? Количество времени становится необъятным. Минуты ползут еле-еле. Час за часом. Что она делает? Ведь она может делать что угодно. Ее нет. Ее отсутствие подобно отсутствию кислорода. Чем мне заполнить остаток дня? В груди все сжимается.

+++

Элджин вошел с блокнотом и сел напротив стола с довольным и немного настороженным видом. Когда он надевал свои очки в черной роговой оправе, рука его чуть дрожала. Он был похож на студента-отличника перед важным экзамейом. Я заметил, что он одет иначе, чем обычно — вероятно, он в этом ходит в институт, — на нем были чистенькие джинсы, белая рубашка и узкий черный галстук. Видимо, он не знал, в каком образе предстать передо мной — прислуги, экскурсовода, частного сыщика или студента-эрудита.

Перед тем я сидел в голубятне и наблюдал за мальчишками, которые возводили на дамбе рождественские костры. Начали они (еще до Дня благодарения) с того, что рубили на берегу ивы и складывали их шестиметровыми конусами, чтобы они не гасли всю Рождественскую ночь, образуя вдоль Английской излучины огромный горящий полумесяц, впечатляющий, как бесчисленные костры спящего войска.

На этот раз я думал не о Марго, а о времени — то есть чем его занять. Клетки моего организма, впервые за много лет лишенные алкоголя и никотина, обескураженно подрагивали в ожидании дальнейшего. Что дальше? Что им еще уготовано? Рецепторы языка на взводе, мышцы готовы сокращаться, печень пущена на полный ход, гениталии подергивает. Тут я понял, зачем пил и курил. Это был способ совладать со временем. А как теперь с ним быть? Жуткое дело: десять миллиардов клеток готовы совершить любое из десяти миллиардов действий. Но какое?

Пустая пленка скользит по магнитофонной головке.

— Кхм, — откашлялся Элджин.

— Ну, — начал я, — что ты… Это у тебя вчерашние записи?

— Да, сэр. — Ага, значит все-таки специально поменял обличье. Но кем он решил передо мной предстать — прислугой или частным сыщиком?

— Может, ты мне их просто зачитаешь, а, Элджин?

Это сработало. Он положил блокнот на колено и большим пальцем поправил очки на носу.

— Час сорок ночи — объекты покидают Олеандровый зал.

— Он бросил взгляд на меня. — После этого десять минут стоят возле торговых автоматов и разговаривают.

— Кто? Кто стоит?

— Мисс Люси. — Мисс Люси?Он никогда ее так не называл. Чувствовалось, что он хочет от всего этого держаться в сторонке, хотя в то же время гордится сделанным. Волнуясь, он решил установить наибольшую дистанцию из всех вообразимых — предстал в виде верного слуги.

— Продолжай.

— Час пятьдесят. Мисс Люси и мисс Марго идут в 115-й к мисс Рейни.

— Брось ты этих мисс и мистеров.

— Ладно. Трой идет к себе в 118 номер, Мерлин — в 226-й, Джекоби — в 145-й.

Два двенадцать. Мисс Марго выходит из 115 номера и идет в 226-й. — При упоминании Марго он по-прежнему не может обойтись без «мисс».

— В номер Мерлина?

— Да, сэр. Два двадцать пять. Трой выходит из 118 номера и идет в 115-й.

— К Рейни. Таким образом в 115 номере оказываются Трой, Люси и Рейни.

— Да, сэр. Два пятьдесят одна. Мисс Марго покидат («покидат», а не «покидает» — он нервничает) 226 номер и идет в 145-й.

— К Джекоби?

— Да, сэр.

— Дальше.

— Пять ноль четыре. Из 115-го выскакивает Люси, вроде как второпях, и бегит, в смысле бежит к своей машине.

— Да?

— Пять четырнадцать. Трой Дан тоже покидает 115 номер и идет в свой 118-й. — «Покидает», значит Элджин чувствует себя уже спокойнее.

— Так.

— Пять двадцать четыре. Мисс Марго выходит из 145 номера и идет на улицу. К своей машине. Ой, я забыл. В три ноль пять Джекоби выходит за стаканом воды. — Вновь взгляд на меня. — Мне кажется, мисс Марго было плохо.

— Да?

— Это все.

— Все?

— Да, сэр. Вы велели уйти на рассвете. — Расслабившись, он снова поправляет очки большим пальцем. Могу себе представить, как через несколько лет его студенты будут пародировать этот жест.

Ха! Ей было плохо!

Помню, я еще подумал тогда, как Элджина странно шарахает — от черномазого слуги к молодому ученому и обратно.

— Очень хорошо. Все ясно. Спасибо, Элджин.

Он облегченно вскакивает.