Лапти

Снится Алексей по ночам. Подойдет близко-близко, улыбнется, а ничего не скажет… Проснется, и станет ей тоскливо, и уже до рассвета уснуть не может. Несколько раз, если случалось, что Алексей откуда-либо шел, тайком следила за ним, а вечером выходила на улицу за мазанку, надеясь, что он заметит ее, подойдет, приласкает. Мужа, пропавшего на войне, не любила. Отдала за него покойница-мать против воли, погналась за богатой семьей, а Петр — за красотой.

Как теперь раскаивалась, что тогда, в девках, избегала Алексея, если он подходил к ней, смеялась над ним, называла его «кособровым». Да и мать, если приходилось к слову, говорила:

— Вот за кого не след идти, за Алешку Столярова. Кой грех случится, сватать придут, метелкой от двора погоню. Этот не жилец в нашем селе. Раз он с малых лет ходит с отцом по чужим людям, землей не будет кормиться. Нынче в одном месте кирпичи ворочает, завтра — в другом. Не будет у него для жизни угла.

Так и было. Каждую весну Алексей со своим отцом уходили на сезонные работы в далекие города, по хозяйству оставляли Кузьму, сестер и мать.

А дело, вишь ты, по-другому пошло…

… В сенях у Прасковьи собрались артельщики. Спор был в самом разгаре. За столом сидел Алексей, перед ним лежали бумаги и книги.

— Ты где пропадала? — спросила Прасковья вошедшую Дарью.

— Семиных разнимать ходила.

— Разделились, что ль?

— Делиться-то ушли в совет, а Машеньку чуть Аксинья не убила.

Алексей кивнул Дарье:

— Садись, на чем стоишь.

— Спасибо, — ответила Дарья.

Ворот рубахи у Алексея расстегнут. Без фуражки он похож на парня, каким помнила его Дарья.

— Давай дальше, — послышался бас Ефрема.

Алексей, поглядев на Дарью, повторил:

— Стало быть, вступительные взносы по три рубля. Теперь пай. Чтобы не пугались этого вопроса, я должен сказать: пай можно вносить следующими тремя способами — имуществом, лошадь, к примеру, сельскохозяйственные орудия…

— Какие у нас орудия? — перебил кривой Сема.

— Потом деньгами. Здесь два выхода: или сразу, или, кто не в силах, в рассрочку. А у кого совсем сейчас денег нет, надо будет попросить комитет взаимопомощи внести за него. Давайте обсудим размер пая.

— Двести рублей! — загремел голос Ефрема.

— Не выдержим, — испугался Мирон.

Дарья вглядывалась в лицо Алексея. Он заметил ее пристальный взгляд, улыбнулся и спросил:

— Какое твое слово?

Дарья, не ответив, села с Прасковьей рядом.

Дядя Лукьян подошел к столу и, заглядывая в непонятные строки устава, проговорил:

— Тяжелый пай предложил Ефрем. Где, к примеру, мне выдюжить? Окромя лошади ничего нет. А цена этой кобыле полсотни в базарный день.

После длительных обсуждений согласились размер членского пая определить в полтораста рублей. В эту сумму, кто хочет, может по оценке включить скот или инвентарь, а за бедноту просить или кредитное товарищество, или комитет взаимопомощи отпустить средств.

Дядя Егор, посовещавшись с Ефремом, заявил:

— Мужики, слушайте-ка, чего скажу. У нас с Ефремом жнейка вместе, сеялка, плуг «аксай». По уставу сказано, что можно сдать имущество в артель сверх пая для пользования за плату. Мы посоветовались. Коль понадобится, возьмите. Лишь бы дело пошло. И будет это обчее артельно имущество, как сказано уставом.

Нашлось и у других кое-что свыше пая. Принялись обсуждать пункт об организации в артели хозяйства. План хозяйства всем понравился.

— Это ладно, комары ее закусай! — заметил Мирон. — Чего сеять, где и сколько. Так и порядок в работе. Каждый будет знать, что ему делать. Только человека надо твердого поставить, подгонять всех нас.

Кривому Семе не нравилась оплата труда.

— Как так выйдет, — недоумевал он, тревожно поводя зрячим глазом, — к примеру, в одной семье четыре работника, а едоков семь, в другой, как у меня, два работника, едоков — тоже семь. Стало быть, я в два раза меньше получу? Выходит, на моей земле кто-то зарабатывать будет?

Разъяснять принялся Петька.

— Артель никого не обидит. На детей, на стариков, поскольку и их земля входит в клин, мы фонд создадим. Да, кроме того, и ребята могут работать, и они будут считаться в оплате.

— Так-то так, а лучше бы уж не считать ничью работу, всем работать сколько влезет, а продуктов тоже — сколько надо, и бери.

— Это ты о коммуне говоришь, — засмеялся Петька.

— В коммуну не хочу, — сказал Сема.

Дядя Яков, отирая пот с лысины, сам волнуясь, успокаивал других:

— Ничего страшного нет. Разжевано и за щеку положено. Касательно учету хозяйству, — как без него? Все прахом полетит. Ладно, по рукам.

И, косясь на жену свою Елену, вздохнул:

— Выпить бы теперь.

Тетка Елена словно ждала этого слова.

— Только и осталось тебе, лысому. Э-эх, ты, артельщик! Всю артель с портками пропьешь.

— Какая ты, баба, ду-ура-а! — протянул дядя Яков.

Когда обо всем сговорились, Никанор спросил:

— А как мы артель назовем?

— Да, да, как назовем?

И начали предлагать разные названия.

Тут были: «Крестьянский пахарь», «Путь жизни», «Новая дорога», «Красный луч», «Светлый путь» и другие. Алексей все эти названия забраковал. Его спросили, как бы он назвал. Ведь название должно остаться навсегда.

— Предлагаю назвать просто, — сказал Алексей.