Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская

Тема завещания Пастернака была запретной не только при советской власти, она остается запретной и теперь, так как противоречит интересам тех людей, которые захватили мой архив в 1960 году. Право, мне неведомо, что от него нынче там осталось. Из-за содержания завещания и воспоминания Маслениковой не включены в сборник 1993 года, контролируемый ЦГАЛИ и наследниками советской номенклатуры. Впервые Борис Леонидович стал говорить со мной о завещании в дни нобелевской травли, когда неожиданно пришел в подавленном состоянии в нашу избу 28 октября 1958 года, потрясенный предательством сыновей. День был рабочий, но Евгений не пошел на работу, а Леня — в университет. Оба сына утром появились в Переделкине и предъявили отцу ультиматум: если он не откажется от Нобелевской премии, то они отрекутся от него. Я уже рассказывала, как Борис Леонидович при Мите просил меня уйти из жизни вместе с ним — отравиться таблетками нембутала, которые он принес с собой. Я бросилась спасать Борю. Стоило это мне невероятных усилий. Власти были в шоке, они боялись международного скандала. Гибель всемирно известного поэта, затравленного властью, не отвечала задачам муляжей хрущевской оттепели.

С того дня Боря стал говорить о завещании. Распоряжаться зарубежными гонорарами, когда мы уйдем из жизни, Борис Леонидович хотел завещать Ирине и намеревался просить Фельтринелли похоронить нас в Милане, где увидел свет «Доктор Живаго». Когда возникла угроза высылки Пастернака из страны, он решил оставить мне свои рукописи и дела в СССР, пока не добьется моего выезда к нему в Италию. Его семейство отказалось ехать с ним в изгнание, заявив, что они должны будут от Пастернака отречься [269]. Конечно, о выезде с Евгением у Бори и речи никогда не было.

Как пишет Зинаида Николаевна в своих воспоминаниях [270], с 1946 года, после смерти ее старшего сына Адика от первого брака с Генрихом Нейгаузом, она прекратила супружеские отношения с Пастернаком. Ивинская по этому поводу говорила:

— Я этого никогда не могла понять. Как можно лишить поэта женского тепла? Кому тогда он будет писать стихи? Ведь для Бориса Леонидовича всегда главными в жизни были Бог, женщина…

Зоя Масленикова записала разговор с Пастернаком после речи Семичастного на всесоюзном собрании пленума ЦК ВЛКСМ 29 октября 1958 года, где присутствовали Хрущев и члены политбюро. «Пастернака надо выслать в капиталистический рай, потому что даже свинья не гадит там, где кушает», — решительно заявил главный комсомолец Советского Союза Семичастный. На кадрах кинохроники видно, как заерзал в кресле при словах о свинье генсек Хрущев. Хрущеву, конечно, донесли слова Пастернака: «Раньше долго над нами царствовал безумец и убийца, а теперь — дурак и свинья» [271].

31 октября 1958 года Пастернак говорит Зое Маслениковой: «Я уже решил: если придется уехать, я ничего с собою брать не буду <…> Всеми своими делами и вещами я завещаю распоряжаться своему другу. Я вам дам телефон, — он пишет номер Ольги. <…> — Я буду просить, чтобы ее выпустили».

Продолжение рассказа Ольги Ивинской: