Лара. Пленница болот (СИ)

— Нет, — Трофим, поднял на нас осунувшееся лицо, с синюшной щетиной и мешками под глазами, — проснулся, глядь, а Леночка моя в комнате. Мёртвая.

— Уважаемый, — мама достала пузырёк валерианки и, налив стакан воды, подошла к нему, — выпейте. Поможет.

Зубы Трофима стучали о край бокала, пока он запивал таблетки.

— Она была в коконе? — Продолжила мама.

— Нет, — мотнул головой Трофим, — лежит на кровати.

Мы недоумённо переглянулись. Если твари пробрались в дом, почему тогда просто убили женщину и не съели. И почему одну, а не их двоих?

— Как на кровати? — Дед Михей, взял из пачки сигарету, — пошли, пройдёмся. Чего гадать?

Всей компанией мы направились к дому Трофима, перед воротами я обернулась, неподалёку стоял Угрюм, чему-то ухмыляясь. От его взгляда стало не по себе.

Дверь в доме была нараспашку, мы прошли в комнату, где стоял стол со следами вчерашних посиделок. В маленькую спаленку прошли мама и папа, мы наблюдали за ними из кухни.

Жена Трофима лежала, закутанная в одеяло, будто только что уснула. Если бы не посиневшие губы и иссиня-бледное лицо. Мама, надев перчатки, осмотрела глаза, затем откинула одеяло с горла.

— Странгуляционная асфиксия, — констатировала она.

— Чего? — Трофим, не понимая, смотрел на неё мутными глазами.

— Её задушили. Руками. И скелеты тут ни при чём. Скажите, Трофим, вы хорошо помните вчерашний вечер и ночь?

Мама вышла из спальни, опёрлась на стену и скрестила руки на груди.

— Как же, — засуетился мужчина, — сели мы, значит, с Леночкой. Поужинали.

— И пили, — перебил хмурый дядя Лёша.

— Так, только, чтобы спать крепче. Такие страсти в деревне творятся. Леночка переживала.

— Ну, ну, — покачал головой дед.

— Что? — возмутился Трофим, — имеем право, после трудного дня. Так вот. Посидели, значит, а потом я проснулся здесь.

— Где здесь? — Оглянулся папа.

— За столом, — ткнул грязным пальцем Трофим, чтобы у нас не оставалось сомнений.

— А Лена, значит, в спальне была, — задумчиво проговорил дед.

— Ну да, — возмущённо ответил мужчина.

— Дом был закрыт? — спросил отец.

— Конечно. Сам утром отпирал. Говорю же, это они.

— Алексей, осмотрите, пожалуйста, дом снаружи. Нет ли следов взлома, — сказала мама и снова вернулась в спальню. Открыла полностью тело, откинув одеяло, принялась осматривать руки и ноги.

Гриша побледнел:

— Дядь Лёш, я с вами, — и выскочил вон.

В отличие от съеденных жена Трофима выглядела почти нормальной. Или во мне проявились мамины гены, но покойница страха не внушала. Лицо её было безмятежным, как будто смерть была долгожданным финалом.

С улицы нас кликнул дядя Лёша. Дед Михей оставил Трофима на кухне:

— Посиди пока. В себя приди.

— Никто в дом не забирался, — угрюмо сообщил Алексей, когда мы показались во дворе.

— Выходит. Он сам её…того? — Сделал предположение Гриша.

Старик нахмурился:

— По пьянке всякое бывает, да только любил он Ленку, в жизни и пальцем не тронул. И не буйный Трофим. Как выпьет, на разговоры тянет, а чтоб в морду кому кидаться. Никогда.

— Всё бывает впервые, — печально заметила мама.

— Как же теперь с ним, — спросил дядя Лёша, — под замок?

— Шут его знает, — дед Михей прикурил и выпустил в небо клочья дыма, — люди пронюхают, могут и самосуд устроить. Закроем, от греха подальше. Пусть проспится как следует, глядишь, что и вспомнит. Заходил ли кто или ещё чего…

— Где закроем? И что делать с покойницей? Что мы скажем? — дядя Лёша обеспокоенно смотрел на нас.

— Правду, — заявила мама, — нет смысла врать. Тем более сейчас. Мы не можем передать это дело в полицию, а значит, надо самим опросить соседей и вообще всех. Может, кто, что видел.

— Все после темноты и носа на улицу не кажут, — вздохнул дед Михей, — кого спрашивать.

— Шанс всё равно есть, — возразила мама.

За калиткой показался Фёдор:

— Что, допился алкаш? — глумливо осведомился он.

Дядя Лёша только махнул рукой.

— А вы что-нибудь видели? — Обернулась к нему мама.

— Так, конечно. Нажрался вчера до зелёных чертей. Вон и дочка ваша видела, с Гришей. Здесь он стоял, орал на всю деревню

— Лара? — мама повернулась ко мне.

— Не был Трофим сильно пьян. И не орал, а ругался с вами, — этот тип вызывал у меня стойкое отвращение.

— Да как же ругался, — Фёдор нахмурился, — обвинил меня во всех смертных грехах.

— Может, и не напрасно, — шёпотом сказал Гриша.

— Грязью поливал, — не заметив выпада, продолжал Угрюм, — угрожал расправой.

— Да уж ты не заговаривайся, — перебил его старик.

— Так и было. У молодых своих спросите.

Что-то не клеилось во всём этом. Как будто кто-то нарочно воспользовался ситуацией в селе. Хотя кому могла помешать бессловесная, незаметная Лена?

У калитки начал собираться народ. Мы с Гришей зашли в дом, подальше от расспросов.

Дядя Лёша выглянул в окно:

— Идём, дед. Надо объясниться с людьми. А то сами невесть чего понадумают.

Они вышли. В комнате повисла тишина, прерываемая тихими всхлипами Трофима. Он сидел на лавке, положив голову на стол:

— Как же так, а? Леночка?

Мама прошла в комнату, нашла пару старых покрывал. Вернулась на кухню и положила руку на плечо мужчины:

— Трофим, Лену надо похоронить.

Он поднял голову, шмыгнул носом: