Ларец

Куда они тащат ее? Соломония не идет, каменный пол стучит сперва по ее коленям, потом по сапожкам. Двери в храм уж отворены настежь, Соломонию вовлекают сквозь них. Но ничего не выйдет, нельзя постричь без святого обета! Не надо только говорить его, и они ничего не сделают! Но толстая черница уже тут: вставши позади, она зачинает говорить слова обета.

«Не-е-ет!!!» – Соломония кричит во всю силу легких, чтобы заглушить слова.

Жесткий звук, словно кто-то рвет руками ткань. На лицо Соломонии падает ремень плетки. Боль похожа на ожог: низкорослый Шигона-Поджогин, первый приспешник Василия, осмелился позорно ударить царицу.

Крик застывает на онемевших устах. Слова обета звучат. Соломония борется молча.

Сколько рук у беды! Ящеркой из хвоста рвется Соломония, оставляя покрывала. Звонко кричат от страха девушки. Соломония рвется, кусается. Слишком много рук. Трещит ткань головного убора. Голова как в узде: чей-то кулак больно перехватил косы.

«Нет!!»

Страшный, у самого уха, скрип. Голова свободна. Легкая, слишком легкая голова. Проклятый иуда Шигона, сам испугавшись, разжимает кулак, словно выпуская змею. Косы падают на пол. У Соломонии подгибаются ноги. Монахиня набрасывает ей на голову черный плат. Церковный неф взлетает и падает, как садовые качели. Свет меркнет.

Глава II

– Опять в цацки играла? – Над Нелли наклонилось встревоженное Катино лицо.

– Как ты вошла, я ж дверь запирала, – прошептала Нелли, даже и не силясь приподняться. В теле была уже знакомая, приятная слабость.

– Что цыгану замок?

– Катька, какая же ты цыганка? Все в Сабурове знали твоих родителей, Сидора и Матрену. – Скорей из-за тумана в голове, чем от желания досадить подруге, Нелли коснулась опасной темы. – Какие ж они были цыганы?

– Да знаю… – Катя отчего-то не обиделась. Одним из странных свойств горячего нрава девочки как раз и была эта неугаданность: иной раз вроде и обидное стерпит, а там из пустяка вскипит. – Только старуха из табора, что гадать меня учила, так и сказала – наша в тебе, дитятко, кровь, цыганская… Может, из прадедов кто?

– Катька, принеси поесть, а? – Недавние видения еще кружились перед глазами Нелли. – Я тебе такое расскажу!!

– Чего принести-то?

– Цыпленка бы кусочек, лучше грудку, и булку. Я голодная.

– Ох, беда с тобой, Бога не знаете! В пятницу курят трескают и хоть бы хны! Ладно, принесу!

Катя бесшумно выскользнула из комнаты. Ишь, ведь и по коридору шагов не слыхать! Вправду, откуда в ней эта цыганщина?

Катя осиротела, когда им обеим не было и года, и осиротела страшно: об этом Нелли случайно подслушала у нянек. Отец ее, Сидор, ни с того ни с сего повредился в уме и зарубил молодую жену топором. Затем, видно опомнясь от помрачения, повесился прямо в избе, над зыбкою ребенка. Сроду до этого тихий, добрый мужик не поднимал на Матрену руки. Няньки, понятное дело, гадали, кто навел порчу на щасливый доселе дом. Никогда не обсуждала Нелли с подругой услышанное и не знала толком, известно ли той об ужасающих обстоятельствах своего сиротства. Небось известно, Катька не из тех, от кого можно что-то скрыть.

Из приотворенного оконца послышался знакомый стук – тугой и сухой. Нелли, позабыв о слабости, соскочила с кровати и отдернула занавеску. Кто бы это?!

Чалая лошадь… Такая же у отца Модеста, нового сельского священника. Он появился в Сабурове недавно, весною, после кончины старенького отца Паисия. Осталось толком неясным, где служил и проживал он прежде, разве что обмолвился раз ненароком, что и сам из этих краев, из села Старая Тяга, что под городком Велецком. Молодой и красивый – отец Модест страшно нравился Нелли, хотя и настораживал чем-то. Румяный, веселый, черноглазый, в белоснежном, всегда аккуратном парике, отец Модест походил больше на столичного франта, чем на священника. В седле он держался не хуже офицера и превосходно говорил по-французски. В сизой от времени деревянной Сабуровской церковке глядел он так странно, что не слишком набожные родители начали, конфузясь, заговаривать о новом храме, каменном, в столичном штиле.

Однако ж самого отца Модеста, казалось, вполне устраивала и церквушка-развалюшка и нехитрые приходские обязанности. В дымных черных избушках уже перестали пугаться, когда его изящная фигура нежданно возникала на пороге. Еще Нелли нравилось, что он брил бороду, хотя мужики и бабы спервоначалу пугались.

Однако с чего отец Модест стал бы так гнать коня?! Нелли перегнулась через подоконник. Нет, это кто-то другой. И отчего бежит за лошадью сломя голову беленькая Парашка, только лапотки мелькают в сермяжном подоле да мотается на локте травяная корзинка… Нет, наверное не отец Модест, у всадника темные волосы, дорожный наряд! Ух ты! Да это ж Парашкин брат Фавушка, что служит при Оресте!