Ларец Пандоры (СИ)

Сквайрс наклонился к ноге, понюхал рану. Он почуял больничный запах бинта и слабый неприятный душок плоти. Хорошо, ранение не гноилось. Джеймс принялся наматывать бинт обратно.

— Что ты хотел, Освальд? — закончив перебинтовывать ногу, спросил Сквайрс. — Разве твой долг не велит тебе быть рядом с лордом?

— Я хотел поговорить с вами. Куда вы собираетесь ехать, мистер Сквайрс?

— Тяжело сказать, — расправив штанину и выпрямившись, ответил Джеймс. — Наверное, домой. Не стоило мне ввязываться в историю со шкатулкой.

— А как же обещание, данное лорду Герберту? — неуверенно напомнил Освальд.

— Я нарушу слово, видит бог, не впервой, — прямо ответил Джеймс. — Арчибальд дал понять, что не нуждается в моей помощи. Он имеет право прогнать меня прочь. В конце концов, его отец погиб по моей вине, откажи я Генри, и никто из нас не оказался бы сегодня в Лондоне. А как насчет тебя? Ты тоже надумал бросить мальчишку?

— Арчибальд не прав, сэр, — ответил Освальд. — Но его нельзя бросить одного. Как жить дальше, зная, что обрёк человека на верную гибель?

— Тогда зачем пошёл за мной, раз такой совестливый? Хочешь убедить меня вернуться? Не получится. Всё уже решено. Я терпел выходки мальчишки на вокзале, терпел во время аудиенции у Бюстьена. Он не ребёнок, ему давно следовало научиться следить за языком. А терпеть его оскорбления и дальше я не намерен.

— Полагаете, Бюстьен врёт?

— Не знаю, — пожал плечами Джеймс. — Может сам он верит в свои слова.

— Есть хотя бы доля правды в его россказнях?

— Я же сказал, не знаю.

— Но вероятность допускаете, так ведь?

— Не понимаю, к чему ты подводишь? — сердито буркнул Джеймс и пристально посмотрел на Освальда.

— Хочу, чтобы вы поняли, с чем мы имеем дело. Вы позволите говорить откровенно?

— Валяй, — хмыкнув, разрешил Джеймс.

— Вы обвинили Арчибальда в несдержанности и мальчишестве, — Освальд сделал паузу, набрался духа, — а сами ведёте себя точно так же. Я всего лишь дворецкий и возможно не понимаю смысла таких слов, как честь, достоинство и гордость. Зато я разбираюсь в дружбе. В войну я выполнял грязную работу в лазарете, стараясь внести свой вклад в победу над врагами. Однажды к нам попал мой старый приятель, Джон Блек. Он участвовал в той страшной битве, Верденской мясорубке, и лишился ноги. Для него вся жизнь перевернулась вверх тормашками. Раньше Джон пользовался популярностью у женщин, был ладно скроен, хорошо воспитан, образован. Его любили. И вот тот самый Джон стал калекой, не подающим надежды юристом или профессором престижной кафедры, а инвалидом, которому предстояло прожить на крохи, выделяемые ему государством. Я служил для него напоминанием о прошлой жизни. Полагаю, именно за это он меня и возненавидел. Стоило мне подойти к его койке, заняться перевязкой, как он, фигурально выражаясь, выливал на меня ведро помоев. Обзывал трусом, спрятавшимся за юбки женщин, ничтожеством, испугавшимся вернуть долг стране, в которой прожил свою жизнь. Он много гадостей говорил, всего и не упомнишь. Я часто порывался плюнуть в его мерзкую, жутко раздражавшую меня рожу, и передать другому санитару. Но я терпел, молча выслушивал оскорбления, делал своё дело. И вот, настал день, когда Джон встал на костыли, его выписывали. Он отыскал меня и со слезами на глазах просил прощения за свои слова. Я похлопал его по плечу, поблагодарил и проводил до выхода из госпиталя.

Освальд замолчал. Сквайрс пристально смотрел на него, дожидаясь окончания истории.

— Так что стало с твоим другом? — не сдержался и нарушил затянувшееся молчание Джеймс.

— Он всё-таки стал успешным юристом, практикует в Уэльсе, около года назад я его навещал. Мы до сих пор близки. Он относился и продолжает относиться ко мне уважительно, не смотря на то, что я всего лишь дворецкий. Всякий раз при встрече Джон принимается благодарить меня за то, что я выходил его в госпитале. Мне становится неловко, но он не унимается. Говорит, я оказал ему неоценимую услугу.

— Какую услугу? — удивился Джеймс. — Смолчал, когда следовало ответить, терпел поношения, да ещё и грязную работу выполнял?

— Да. Джону было очень плохо, своим терпением я подал ему пример, помог примириться с потерей ноги. И сделал я всё это по одной простой причине. Джон был моим другом. А друзей нужно прощать, какую бы свинью они вам не подложили.

Освальд снова замолчал. Джеймс задумался над его словами.

— Я тоже хорош, — начал Сквайрс. — Огрызался, провоцировал мальчишку на скандал, задавал ненужные вопросы. Он отца потерял. Кто знает, что творится у него в душе?

— Так вы со мной, мистер Сквайрс? Без вас нам туго придётся, — улыбнувшись, сказал Освальд.

— Черт с ней, с гордостью, — Джеймс улыбнулся в ответ. — Я сдержу данное слово, даже если придется оборвать дерзкому мальчишке уши.

— Пойдёмте к Бюстьену, Арчибальд наверняка там, — предложил Освальд.

Мужчины встали со скамейки и неторопливо пошли вверх по аллее. Они как раз подходил к дому Луи, когда их кто-то окликнул.

— Господа, постойте, — с сильным акцентом произнёс незнакомец.