Ларёк

В третьих, оказалось, что все мужское население «Актея» ненавидело Илью самой лютой ненавистью. Его ненавидели все — охранники и водители, грузчики и продавцы. Так как я была его женой, то эта ненависть автоматически распространялась и на меня. Мужиков просто трясло от злости при виде Ильи. От злости от беспомощности, настучать ему по голове они не безнаказанно не могли — ведь в «Актей» его устроил Тихонов. Причину этой ненависти я долго не могла понять. Сперва мне казалось, что они, как стая волков чуют его страх и поэтому травят его. Он боялся их просто панически, и хотя старался изо всех сил не показывать свою трусость, она проступала во всем — у Ильи начинали трястись руки и бегать глаза при одном только появлении кого-нибудь из работников «Актея». Настоящей пыткой становились разгрузки вагонов с товаром, которые приходили каждые две недели из Москвы. В разгрузке участвовали все, и Илье приходилось несладко — хотя открыто избить его не могли, но те подзатыльники, тычки и тумаки, что он получал во время разгрузки от плотных, коренастых бритых боксеров приводили его в бешенство. Слава Богу, что он не вытеснял это на мне — он просто надирался и бил кулаком в стену до отупения. Я жалась в угол и в свою очередь окатывала его волной презрения. Илья надирался еще больше и с психу бегал вокруг ларька.

Проработав в ларьке несколько недель, я вдруг обнаружила, что денег у меня больше не стало: весь навар забирал Илья. Он исчезал на весь день, а когда возвращался вечером домой, оказывалось, что он все потратил. Я не стала спрашивать, куда девались деньги, просто, в очередной раз подсчитывая выручку, аккуратно разделила «левак» на три части: половину Игорю и по четверти мне и Илье.

— Ах, так… — протянул было он и замолчал.

Потом взял свою часть денег и, не попрощавшись, вышел. До следующей смены я его не видела.

По-моему, самую большую радость Илья испытал, когда в ларек завезли «Анапу» в трехлитровых банках. Этот весьма крепкий, терпкий и вонючий напиток сразу же привлек всех местных бичей. Они тыкала заскорузлыми пальцами в банку на витрине и сипели.

— Слышь, ты… Налей, а?

Илья сразу понял что тут-то и скрыты алмазные копи неучтенного приработка, тут же притащил в ларек одноразовые стаканчики и принялся похмелять страждущих, конечно, по более высокой цене. Одноразовые стаканчики быстро закончились, но Илья и тут не растерялся — он пускал их «в оборот» второй, а потом и третий раз, ни мало не заботясь о том, что вообще-то их нужно хотя бы помыть. Об антисанитарии он не думал. Этот приработок радовал его еще и тем, что он мог вполне «законно» не делиться со мной — я отказалась продавать «Анапу» в разлив наотрез. Безобразие это прекратила инспектор саэпиднадзора, которая стоя на остановке у ларька, заметила бойкую торговлю Ильи, и, не долго думая, выписала ему штраф.

Глава вторая

До сих пор не знаю, почему я вышла за него замуж. Каким образом умненькая, начитанная девочка, дочь интеллигентных родителей вышла замуж за охломона-безотцовщину, детдомовца при живой матери? И это при том, что в девятнадцать лет я была уверена, что раньше, чем в двадцать восемь я замуж не пойду! И вот — выскочила в двадцать неизвестно за кого. Мое единственное оправдание — это полное одиночество, в котором я была, по-моему, с момента рождения. И еще — моя потрясающая наивность во всем, что касалось отношений между людьми. До сих пор я была уверена на все сто пятьдесят процентов, что верность в браке — это святое, что дружба должна быть обязательно преданной, и что часто человеку нужно жертвовать собой для того, чтобы люди, с которыми он живет рядом, были счастливы. Подобная инфантильность не может не быть наказана, так что все, что произошло со мной дальше, вполне закономерно.