Лариса

«Он был во всем талантлив, и, самое главное, он был Гражданином с большой буквы. Это был великий человек, и мое счастье, что я его глазами впервые увидела, что такое мир искусства, поняла, как высоко он к нему относился. И к людям, которые работают или будут работать в искусстве, он предъявлял такие высокие требования, требования абсолютной гармонии, красоты и вкуса во всем. И, конечно, ни о какой фальши, ни о каком делячестве, ни о каком компромиссе, ни о каком ремесленничестве не могло быть и речи, когда мы находились рядом с ним, в поле его зрения…».

Второкурсницей Лариса, как и другие ее сокурсники, попала на съемки фильма «Поэма о море». Довженко задумал фильм, написал сценарий, все подготовил к съемкам. Снимала фильм его жена, Юлия Ипполитовна Солнцева. Лариса снялась в маленьком эпизоде, это было ее первое появление на экране. Юная, глазастая, стоя в компании подруг, она лепетала что-то восторженное о затоплении, о будущей сияющей ГЭС… Могла ли она предположить тогда, что много лет спустя ее последней, самой последней картиной станет фильм с подобным «Поэме о море» сюжетом, фильм по повести Валентина Распутина «Прощание с Матёрой». И в том и в другом произведении речь идет о строительстве ГЭС, о затоплении деревни (в одном украинской, в другом русской) и многих связанных с этим событием проблемах, нравственных, философских, гражданских. Как и тогда, двадцать с лишним лет назад, работу над осиротевшей картиной продолжил близкий человек, ее муж…

Мы познакомились и поженились в 1963 году. Лариса заканчивала свой диплом — первый большой фильм по рассказу Чингиза Айтматова «Верблюжий глаз». Название для картины — «Зной» — придумал я и получил в награду десять рублей. Вторую десятку я «сорвал» потом за «Восхождение». Так было принято — за удачное название надо было платить. До «Зноя» Лариса делала маленькие учебные работы, вместе с И. Поволоцкой сняла на Севере документальную короткометражку о рыбаках Поморья. После «Зноя» ее имя узнали многие. Судьба ее начиналась трудно, но счастливо. Лариса менялась на глазах. Она обретала уверенность, силу, а внешне становилась женственнее, красота ее виделась все более определенно. Когда она впервые попала в Париж с фильмом «Крылья», там сказали, увидев ее: «Вот новая Грета Гарбо нам явилась». Лариса была высокая, стройная, пластичная. Слава Зайцев, наш «красный Диор», любил в своем Доме моделей обряжать ее, они устраивали потешные сеансы показа мод, одежда, сшитая по его талантливым эскизам, казалась сшитой специально и только для нее. Свои шутливые комментарии, сопровождавшие демонстрацию каждой модели. Зайцев завершал фразой: «…по-настоящему смотрится только на режиссере Шепитько». Лариса смешно и точно копировала походку манекенщиц, их манеры. Всем было хорошо и весело. Нам всем было в те годы, несмотря на многие огорчения, почему-то весело жить. Хотя Лариса никогда и не снимала комедийных фильмов, но чувством юмора обладала вполне.

Шел 1973 год, она ждала ребенка. Все складывалось неудачно. Упала, получила сильное сотрясение мозга, травмировала позвоночник. Долгие недели была прикована к больничной кровати. В это время со съемочной группой я ездил по Сибири, отыскивая натуру для фильма «Агония». Добрались мы и до села Покровское, откуда родом был наш «герой» Григорий Распутин. Побывали в его знаменитом когда-то доме, где теперь был устроен Дом быта, встречались с людьми, знавшими его лично. Наконец я заметил старенькую деревянную почту, ту самую, с которой он посылал в «Питрограт» ворохи своих странных, безграмотных, написанных огромными корявыми буквами телеграмм. Все эти телеграммы я держал в руках, читал, — работая в исторических архивах, помнил их особый «стиль», знал смысл иносказаний. Знала все это от меня и Лариса. Итак, когда я увидел эту почту, меня сразу осенило послать ей телеграмму, развеселить и поддержать в трудную для нее минуту. Взял бланк и написал:

«Солнце засияет, цветы расцветут, вижу встанешь и принесешь. Цалую. Грегорий».