Лариса

Знаменитая, много раз пересказанная в нашей кинолитературе сцена в ателье, коей открывается фильм, великолепно передает присущее Ларисе Шепитько умение соотнести, сцепить бытовые характеристики с колоритом, придающим заурядным событиям надбытийный характер. Вспомним монументально-казенный интерьер примерочной, снятой оператором И. Слабневичем так, что созерцание его изгоняет всякую мысль о красоте, душевном тепле. Вспомним старика закройщика, словно призванного обряжать людей к событиям исключительно торжественным, но отнюдь не радостным. Вспомним пугающе гулко разносящиеся под лепным потолком слова, сопровождающие обмер «стандартной», как выяснил закройщик, клиентки. Словно не костюм творится у нас на глазах, а сам человек, Голем какой-то. И пойдет она. Надежда Петрухина, нелепо строгая, неприятно аккуратная, в мир, ще многим окажется чужой. Ее будут проклинать, бояться, стыдиться, ее будут жалеть и утешать. А в конце фильма девочка-школьница, задержавшись в городском музее у портрета юной летчицы, обаятельнейшего гвардии капитана, почтительно спросит, жива ли Петрухина. В этом жестоко-простодушном вопросе критики — свидетели рождения фильма «Крылья» — увидели едва ли не ключ к разгадке его исторического пафоса и нравственного урока. Ответ был подтвержден кадрами воспоминаний героини о гибели любимого, которые талантливый и безвременно ушедший Виктор Орлов увидел так: «…В этом эпизоде погибают двое. Гибнет — физически — подбитый фашистами летчик. Вместе с ним гибнут любовь, душа, будущее капитана Петрухиной, и уже никогда не сможет она распрямиться, зажить сначала и по-новому. Остается жизнь „вполнакала“. Есть души, навсегда обожженные войной. Петрухина словно все время „доживает“. Жизнь осталась там…»[6].

И критик судит Петрухину сурово. Он не принимает никаких объяснений, смягчающих ее вину перед собой, перед временем, перед окружающими.

Действительно, что же оправдает директора ПТУ Н. С. Петрухину, не сумевшую понять своего ученика и заслуженно получившую от него: «Ненавижу!»? Что скрасит ощущение стыда за нее, когда она с нагнетаемым дружелюбием и деланной бодростью пытается завоевать расположение друзей своей дочери? В лучшем случае ей можно сострадать, принимая фильм как очищающее предупреждение подобным Петрухиной, утратившим все светлое и доброе. Таким образом и пытался парировать неприятелей Надежды Степановны Я. Л. Варшавский: «А если бы вы встретили в жизни такую вот женщину с грубоватыми манерами, растерявшую старых товарищей и не нашедшую новых, вы остались бы безучастны к ней?»[7]

Сознаюсь, я несколько тенденциозно воспроизвел малую толику бурных суждений о личности и судьбе героини фильма «Крылья». В тех же, равно и во многих непомянутых отзывах нетрудно найти искреннюю констатацию самых высоких свойств Надежды Степановны. Тут стоит вернуться к заметке Л. Шепитько в журнале «Искусство кино». Вот как она в процессе работы представляла себе диалектику драмы героини: «…Героиня сценария, который я снимаю, — человек по-своему прекрасной и сложной биографии, привыкший к постоянной активности, деятельности. Она по-прежнему резка, крута и по-прежнему обаятельна, однако чувствует, что занимает не свое место, и оставляет его. „Гвардии капитан“ я вижу как фильм о настоящем мужестве духа, о партийности в самом высоком — ленинском смысле слова»[8].

Пора попытаться представить содержание дискуссии о фильме «Крылья» в контексте развития всего нашего кинематографа тех лет, поискать фильмы, подтверждающие и поясняющие не просто целесообразность, но закономерность появления такой героини, как Надежда Степановна Петрухина. Задача трудная, так как ее не решить подбором сюжетных аналогов в кинорепертуаре начала 60-х годов. Напротив, вспоминается нечто на первый взгляд далекое от содержания и проблематики «Крыльев». Ну, например, фильм Ю. Нагибина. А. Салтыкова и М. Ульянова «Председатель», созданный примерно двумя годами ранее. За очевидной противоречивостью личности Егора Трубникова открылась там не просто констатация драматического исторического перелома во времени, но глубина диалектики этого перелома. Диалектики, единственно верно объясняющей конечную гражданскую и нравственную победу героя.

В «Председателе» герой, сформированный историческими обстоятельствами (вполне определенными и подчас архаическими), эти обстоятельства преодолевает, дотягиваясь до высшего смысла жизни.