Ларочка

– Туда пускают по студенческому. Я с журфака, – счел он нужным объяснить.

Ларисе это было все равно. Она должна была бы испытывать неудобство в данной ситуации, а испытывал его будущий журналист, ей и это было все равно. Журналист продолжал рассказывать.

Эти двое были дети известных родителей. Это Лариса поняла и сама. Пит носил фамилию Бережной, и полное его имя было – Питирим. Отец его был космонавтом. Никитин папа был заместителем министра какого-то машиностроения. Лариса хотела спросить у парубка, как он затесался в такую компанию, но поленилась. Молодой человек сам объяснил. Просто оказались рядом за барной стойкой. В разговоре бородачей мелькнуло имя Жировицы.

– А я оттуда родом. Из Белоруссии. Они были там в монастыре. Я им сказал, что я оттуда родом. Они купили еще пива. Сказали – поехали с нами. Будешь третьим богатырем. Они считают, что Пит – Илья Муромец, Кит – Добрыня, а Алеши Поповича у них нет.

Лариса посмотрела на парня внимательно и подумала, что все сходится. Свой вариант про Маркса – Энгельса надо отставлять, парубок нисколько не тянул на молодого Ленина.

– Целый день таскаемся по городу. Были у трех вокзалов, у трех тополей на Плющихе.

Смешно, думала Лариса, и еще думала, сказать журналисту, что они земляки, или нет. Слоним ведь всего в трех километрах от Жировиц. Не сказала. И даже не сумела бы объяснить почему.

– А почему у тебя нет акцента?

– А я учился в русской школе. В Жировицах была белорусская, но я ездил в Слоним.

23

Проснулась она на первом этаже, на диване, оттого, что ее тронули за плечо.

Руля!

– Что ты на меня так смотришь?

Она действительно смотрела на него диковатым взглядом. Медленно вспоминая о том, что тут произошло. И когда? И где все эти – Маркс, Энгельс?

– Что ты на меня смотришь, как будто тебя только что трахнули?

Раздался шум пущенной воды в туалете, и оттуда вышел невысокий, субтильный юноша.

Лариса перевела на него свой странный взгляд.

– Это не хозяин, – сказал Рауль, – это Плоскин.

– А где хозяин? – поинтересовалась Лариса, хотя в данный момент ей это было неинтересно.

Рауль сел на стул рядом с диваном, поставил на пол бутылку вина:

– А хозяин скотина. Я дозвонился до него. И он велел нам убираться.

Лариса подумала, вот и хорошо, не придется отмывать эту конуру.

– Возьми там на кухне стаканы, – сказал Руля другу.

Тот некоторое время гремел там посудой, потом пришел с одним стаканом.

– И мы что, обратно на Старконюшенный? – спросила Лариса.

Руля вдруг засмеялся, некрасиво и нервно:

– Нигде никто нас не ждет.

– Что будем делать? – спросила Лариса, начиная мысленно разбираться с проблемой: а где же все-таки гости? И как представить все дело Руле, если он узнает, что они здесь были и пили?

– Не знаю! – крикнул Руля. – Почему только один стакан?

– Я не буду пить, – сказал Плоскин.

– Мой одноклассник, бывший контрабандист. А теперь он большой человек, – сказал Руля.

Лариса внимательно посмотрела на одноклассника, и ей показалось, что он, наоборот, маленький. И действительно как бы плоский.

– Ты фильм «Москва слезам не верит» видала?

Она видела этот фильм, но не помнила, кажется, в этой компании такой факт надо было скрывать. Руля объяснил, не дождавшись ответа:

– Там действует телеоператор, который говорит, что скоро на свете будет только телевидение. Ничего не будет, будет только телевидение. Так вот это списано с Плоскина.

Кудрявый друг кивнул с достоинством.

– Он считает, что пить вредно.

– Или пить, или жить, – улыбнулся друг.

И в этот момент наверху раздался взрыв храпа. Господи, подумала Лариса, но выражение лица осталось невозмутимым. Руля посмотрел на нее бешеным глазом. Он не успел спросить, кто это. По ступенькам со второго этажа начал спускаться Маркс, расчесывая живот в развале потной рубахи. Он шел не один, со своей кружкой, на зов открытой бутылки. Подойдя к Руле, протянул кружку вперед и сказал:

– Выпьем с гоем.

Потом все разъяснилось. Они были знакомы. Маркс иногда пользовался услугами Рули как поставщика западных вещей, к тому же был хорошим знакомым хозяина мастерской.

– Выгоняет? Рыба?! – восхищенно возмутился Маркс. – Дай две копейки.

Две копейки нашлись у Энгельса, тоже спустившегося со второго этажа. Лариса встретилась с ним взглядом, и почему-то именно перед ним ей стало стыдно. Сын космонавта не вызывал в ней никакого смущения. Как будто все, что у нее с ним было, случилось очень давно или очень далеко, например на орбите.

Маркс, или Пит, как его предпочитал называть Руля, отправился к ближайшему автомату на Сретенку.

Все молчали, не глядя друг на друга. Только Плоскин продолжал разговор, начатый, видимо, еще до появления в мастерской:

– Так вот, мы можем все поменять. Взять любой старый фильм, записать его в компьютер, так называется эта штука, или ЭВМ, как у нас говорят. Только у нас уровень пещерный, а они на Западе продвинулись. Так вот, записать весь фильм, любой, и все переделать.

– Что переделать? – угрюмо спросил Руля.

– Да что угодно, Руля, ну хоть «Белое солнце пустыни».

– Зачем? – спросил Энгельс.