Ларочка

– Ну, как зачем, я же объяснял – надоедает смотреть по сто раз одно и то же, как космонавты на Байконуре. Огромный простор для творчества. Берем «Кавказскую пленницу» и, например, товарища Саахова и женим на комсомолке, спортсменке, красотке. Вместо суда в конце – ЗАГС, понимаешь?

– Красавице, – сказала Лариса.

– Да, да, а красноармеец Сухов увлекается гаремом Абдуллы всерьез. Поселяется в доме Верещагина, его жены собирают добро с баркаса, выброшенное на берег штормом, а? Живут в свое удовольствие. А жену Верещагина и жену Сухова из деревни – в дом престарелых.

– Чушь какая-то, – зевнул Рауль, – кино уже снято, как его можно переделать?

Плоскин азартно захохотал:

– Ну я ж тебе целый час талдычу, Руля. Кибернетика, ЭВМ, компьютер, как они говорят.

– Компьютер? – переспросила Лариса. – Какое-то наглое слово.

– Английский язык вообще наглый, язык победителей. А изобретение в том, что все изображение разлагается на мельчайшие цифры, и потом их можно складывать как тебе угодно.

– Это мы – народ-победитель, – сказала Лариса, глядя на кудряша очень строго.

– Да, да. Это возникающий бизнес, вот что главное понять. Можно будет вмешаться в любую картину. Можно, чтобы в «Бриллиантовой руке» Никулин успел переспать с Еленой Сергеевной до того, как ввалится Мордюкова с несчастной супругой, а?

Глаза Плоскина сверкали. Руля скучающе зевал.

– А можно, чтобы Чапаев не утонул, выплыл? – спросила Лариса.

Плоскин просто махнул рукой в знак согласия – мол, можно.

– А в чем бизнес? – спросил Рауль.

– Вот, я знал, что среагируешь, Руля.

– Ну, так в чем?

– А сценарии?! Сейчас эта электроника страшно дорогая и по карману только здоровенным киностудиям, а там еще не просекли всех возможностей. Надо все запатентовать, составить банк сценарных предложений, и лет через пять озолотимся.

– А зачем Голливуду «Бриллиантовая рука»?

– А мы будем корежить «Встречу на Эльбе», например.

– То есть встреча не состоится?

– Критиковать всегда легче.

– Наши пойдут до французского Бреста, а американцы – до белорусского? – спросила Лариса.

Плоскин скорчил брезгливую рожу:

– Темный ты человек, Руля.

Рауль зевнул и допил вино прямо из горлышка:

– Торгуй лучше тем, чем торгуешь, сценарист. Пойдем.

И тут явился ошарашенный Пит и объявил, что Рыба – подлец. Не разрешает остаться здесь даже на ночь.

– Говорит, позвонил в ментовку.

Руля встал. Плоскин тоже встал. Ему было неинтересно. К себе позвать он не мог. Он жил с мамой в однокомнатной квартире. Меньше, чем он, был обязан думать о ночлеге для несчастной пары только Энгельс. У него и у Пита были прекрасные квартиры, и дачи в придачу, но он справедливо полагал, что укол совести должен был испытывать не он, а куда более бородатый друг. Лариса смотрела на Рулю, она была уверена, что он сломается. Побежит проситься к мамочке. Наступает зимний вечер, откуда-то плывет страшная рыба в сопровождении милиционеров. А, вдруг подумала она, не убежит ли он под крыло мамаши один, без нее? Не-ет, все же маловероятно.

Она видела, что фарцовщик мучается, и ей это было приятно. Мужчина должен хоть иногда быть мужчиной не только в постели. Решай, гаденыш, что-нибудь решай!

– Ладно, – закричал Пит, – поехали!

«Компьютер» в голове Ларисы бешено заработал. Что же это получается? Куда она едет – не так интересно. А вот с кем? Самое интересное, что она не чувствовала себя ни виноватой перед фарцовщиком, ни благодарной сыну космонавта.

Оказалось, что Пит хочет оказать услугу не только Ларисе, но Ларисе вместе с ее хахалем. Она посмотрела на Пита иронически и тоже мысленно назвала про себя гаденышем. Помогая им как паре, он снимал с себя всякую ответственность за тот бурный брудершафт на втором этаже.

Больше всех, как ни странно, обрадовался Плоскин, ему хотелось докончить интересный разговор.

24

Оказалось, что ехать надо за пределы Москвы.

– Малаховка, – махнул беззаботной рукой Питирим, когда маленькая толпа выкатилась из промерзшей электрички на завьюженную платформу.

Редкие железнодорожные огни разрозненно боролись с всесильной загородной тьмой. Угадывались ряды погребенных под снегом домов, кроме того, заборы и собаки. И все. В общем, Малаховка.

– Я точно не помню, где он живет, но он будет рад, – объявил Питирим, и они двинулись цепочкой по неуверенно протоптанной тропе в сторону затаившегося поселка.

Ларисе все это не нравилось, но она понимала, что никакие ее возражения не будут приняты во внимание. Что-то отвратительно символическое виделось ей в этом акте покидания столицы, а ведь столько было вбухано сил в то, чтобы остаться внутри нее. И все, кажется, зря. Рауль и Плоскин брели поскуливая, но только лишь от холода, а не от отчаяния. Пит и Энгельс бодро вертели бородами и чемоданами и что-то бубнили – как им казалось, остроумное и даже подходящее к случаю. Легко им, думала Лариса, легко им с таким количеством вермута внутри, да еще притом что они в любой момент могут вернуться обратно.

– А кто он? – осторожно поинтересовалась Лариса у могучей спины Пита.

И он стал почему-то рассказывать, как потом выяснилось, про Рыбу.