Лашарела

Два дня атабек гостил в Тори, и за это время Турман не показался ни разу. Не видели его с того дня и родственники.

Из Тори, из маленького своего гнезда, он вылетел, как слабый, неоперившийся птенец. Порывом сильного ветра сбросило его с ветки и отнесло вдаль. Но слабым крыльям суждено было окрепнуть в полете, чтобы вынести его на жизненный простор.

Юноша, впервые так безжалостно раненный стрелою любви, очнулся от грез, пришел понемногу в себя и задумался над своей жизнью.

Тамта и Шалва любят друг друга, рассуждал он. У моего дяди и славное имя, и большое поместье. У меня же одна только любовь и никому не нужные песни да стихи. Может ли равняться с богатым и прославленным Ахалцихели слабый безвестный юнец! Мой отец рано погиб на войне, и моя доля владений досталась братьям отца. Я обречен навсегда оставаться в тени их славы, быть вечно зависимым. Самое большее, что может послать мне судьба, это место в свите моего дядюшки. Нет, я не хочу мириться с этим, не хочу каждый день взирать спокойно на счастье Тамты и Шалвы.

И, покинув Тори, Турман устремился в Тбилиси.

Подходя к городу, усталый и голодный, он вошел в богатый гостиный двор. За столами сидели люди в пышных одеждах. Должно быть, здесь собираются вельможи и князья, подумал Торели, и цены небось высокие.

Турман пребывал в нерешительности: не уйти ли лучше отсюда? Но в это время подошел служитель и с предупредительной настойчивостью взял его нехитрую поклажу и пригласил пройти в зал.

Торели нащупал свой кошелек. Зажав в руке несколько серебряных монет, юноша, подгоняемый любопытством, наконец шагнул через порог.

Присев к столику в углу, он стал рассеянно перебирать серебряные монеты. На одной из них, с изображением царицы Тамар в рамке сложного орнамента, он прочитал надпись: «Именем божьим чеканено серебро сие». За надписью следовала дата. На оборотной стороне арабские письмена гласили: «Великая царица, украшение мира и веры, Тамар, дочь Георгия, поклоняющаяся Мессии, да вознесет господь могущество ее». Вокруг первой надписи шла вторая, по-грузински: «Да возвеличит господь славу ее, да продлит власть и упрочит благоденствие ее».

Потом вторая монета привлекла внимание Торели. На обороте монеты он прочел арабскую надпись в орнаменте из лепестков розы: «Царь царей Георгий, сын Тамар, меч Мессии».

На лицевой стороне был изображен наследник престола, соправитель Тамар, Георгий Лаша. Едва уловимая насмешливая улыбка, столь характерная для него, была удачно схвачена чеканщиком.

Турман не заметил, как подошел слуга.

— Что прикажет подать уважаемый гость? — почтительно склонился он перед Торели.

Тот вздрогнул от неожиданности и быстро спрятал деньги.

— Подайте самого лучшего вина и еды, — произнес он, не задумываясь.

Слуга поклонился и вскоре вернулся с подносом, уставленным свежей зеленью, тушинским сыром, холодной отварной козлятиной и форелью с подливкой.

Проголодавшийся Турман жадно накинулся на еду, запивая ее кахетинским вином.

Опорожнив один кувшин, он потребовал второй.

Смеркалось. Столы занимала богато разодетая молодежь. Юноши за соседним столом обратили внимание на одинокого молодого человека, временами громко вздыхавшего и осушавшего чашу за чашей.

Они переглянулись и, обратившись к Торели, произнесли здравицу в его честь, стали расспрашивать, кто он, откуда родом, и наконец пригласили к своему столу. Торели рассказал о себе, но, вспомнив, что у него в кармане всего три монеты, вежливо отказался от приглашения, ссылаясь на то, что ему надо скоро уходить.

На возвышение под аркой взгромоздился тучный человек с барабаном и, резко отбивая такт, запел. Голос у певца был сильный, но пел он с большим напряжением — на шее у него вздулись жилы.

Турман впервые пил так много. Доброе кахетинское вино отвлекло его от печальных мыслей, вызвало желание запеть. Он поднялся с места, нетвердыми шагами направился к толстяку, который в это время занялся закуской, присланной ему посетителями в награду за пение.

Торели извинился и спросил, не найдется ли у музыканта чанги. Тот кивком указал ему на угол. Турман вернулся на свое место, поудобнее приладил инструмент, тронул струны раз, другой и негромко запел.

Удивительно нежные и проникновенные звуки поплыли по залу. Стало тихо. Забыв про вино и еду, все обратились в слух.

Но вот песня кончилась. Рукоплескания и восторженные крики обрушились на Турмана. Молодые люди, сидевшие за соседним столом, устремились к нему и, высоко подняв чаши, провозгласили:

— Выпьем за здоровье нового поэта Грузии Турмана Торели, родственника великого Шалвы Ахалцихели, прибывшего в столицу искать счастья на службе нашему царю. Да здравствует Турман Торели!

Весь зал подхватил восторженное приветствие.

Во время речи тамады в дверях духана никем не замеченный появился Георгий Лаша. Он слышал тост и теперь с любопытством разглядывал юношу, к которому относились приветствия и просьбы спеть еще.

Торели не заставил себя долго просить. Он снова настроил чанги и охотно запел.

Лаша не верил своим ушам. Никогда раньше не приходилось ему слышать такого чистого голоса.