Last Stardust (СИ)

— Наверное. Сара звонила, сказала, что уже написала для меня целый список того, что я ей должен за то, что свалил в Японию без нее, — усмехнулся он.

Юра хихикнул.

— Она может. Передай ей от меня привет. Ну и просьбу, чтобы от тебя хоть что-то осталось к концу списка.

— Может, сам съездишь поздороваешься? — Отабек на Юру не смотрел — только на ладонь, распластанную по его животу. Юра ею чувствовал каждый его вдох. А еще упругие мышцы, которые слегка напрягались каждый раз, когда ему удавалось согнуть палец и чуть царапнуть кожу ногтем.

— Что? — Юра замер, хотел убрать руку, но Отабек лишь крепче прижал ее к себе.

— Я подумал… — Отабек запнулся, потом все же посмотрел на Юру, — может, ты сможешь вырваться осенью ненадолго. Ко мне.

Это “ко мне” прозвучало так тепло и правильно, что Юра прикрыл глаза, позволяя этим словам улечься внутри, как глотку горячего кофе.

— Лилия меня схомячит. И даже чаем не запьет, — сказал он. — Но я смогу. Программы готовы, да и…

— Юр, только не во вред, хорошо? — Отабек погладил его руку.

— Нет-нет-нет, — Юра помотал головой. — Хрен тебе, у тебя не получится опять все свести к моему благу. Я приеду. Если… если ты правда хочешь.

— Правда хочу.

Юра так и не открывал глаза и наблюдал, как под веками сменяли друг друга светлые тона и темнота под скачки кадров в телевизоре. Ладонь мерно и ровно грело, и этот жар полз по предплечью, периодически посылая мурашки по коже. Юра вдруг осознал, как он соскучился по семье Отабека: по шуткам его доброго отца, по строгому голосу матери, по капризам сестренки, у которой, наверное, уже коса до попы отросла. Стричь волосы Сара отказывалась наотрез, а по вечерам моталась по дому с расческой, а пряди развевались за ней, как плащ. Любви и привязанности к Отабеку хватало на них всех, и этих чувств почему-то каждый раз становилось все больше и больше. Снова вернуться в этот дом, снова посидеть с этой семьей за столом, почувствовать себя частью чего-то большего, чем…

Лица коснулась ладонь, а руке вдруг стало холодно, когда укрывавшие ее сверху пальцы исчезли. Юра приоткрыл один глаз, не сразу в темноте, несмотря на свет от экрана сбоку, поняв, что к чему.

Отабек неспешно погладил его щеку, тронул пальцем кончик носа, обвел губы. Лицо у него было темное, так как, придвинувшись ближе, он совсем загородил собой экран телевизора, но все равно Юра прекрасно видел его блестящие глаза — чернющие, пропасть-пропасть, куда шагаешь по собственному желанию, еще и руки раскинуть в стороны хочется, — высокий лоб. И ресницы пушистые, как подведенные при таком свете. По спине что-то колко забегало, как слабый ток пустили по позвоночнику. И за горло будто схватили и сжали крепко, что Юра открыл рот и резко вдохнул.

— Ты… охренеть, — моргнув, сказал он, когда смог.

— Что я? — переспросил Отабек, продолжая путь указательным пальцем по юриному лицу.

Красивый. Просто звездец, выносите меня, подумал Юра. И вот это вот все мое? Мне? Даже в медаль первую верилось проще, чем в то, что судьба решила сверху наградить еще и человеком, в котором так прекрасно все сходилось и сочеталось, что больше и просить чего-то страшно — и так все есть. Чего еще хотеть-то можно?

Похоже, молчание его затянулось, так как Отабек нахмурился и чуть приподнял пальцами его подбородок.

— Юр?

— Ты красивый, — выдохнул Юра.

Вот так вот. Ему это столько раз говорили, что уже вериться перестало. Это были как настройки по умолчанию. Есть и есть. Сам Юра, глядя в зеркало, ничего такого в себе не видел, что могли бесконечно обсуждать его Ангелы или даже Лилия с Яковом. Эти двое пару раз устраивали просто разбор полетов, придумывая все новые и новые образы, пока Юра не пригрозил им, что забьется татуировками и выйдет на лед в одних трусах. И Отабек о красоте этой не раз говорил. И тысячи — показывал. Когда смотрел вот так вот — как в высоту сверху вниз заглядывал. Будто видел что-то, чего другие не замечали. Волосы любил так сгрести в кулак — небольно, но так, что аж по шее будто бисер прохладный и гладкий сыпался от мурашек — и отпустить, чтобы они легли на плечи. По щекам гладил и в глаза глядел — долго-долго, будто выискивал что. И трогал всегда так, словно боялся ненароком спалить дотла. Может, и не очень он был далек в своих опасениях от истины — сердце так бухало теперь в груди, что там жгло и дрожало все.

Отабек, вместо ответа, долго-долго на него смотрел, пока Юра не зажмурился и не попытался отвернуться от этого взгляда. Потом поцеловал — резко подался вперед и смял губами губы, как душу себе забрал. Юра, пытаясь унять дрожь в руках, которые вдруг стали какими-то ватными и чужими, будто не его совсем, обнял его за шею, приподнимаясь над подушкой. Потом отстранился, придвинулся еще ближе, лег под бок, уложив голову на чужую теплую грудь, подрагивающую от сбитого дыхания. Отабек придержал его руками, растер плечи, которые вдруг озябли под кондиционером, работавшим на полную мощность, чтобы прогнать душную и тяжелую токийскую жару.