Ласточ...ка

Вета про Юрика узнала от Лизки. Та сама позвонила и рассказала, что Юрик теперь водитель ее отца.

Вета сказала, чтобы Лизка ей больше не звонила. Никогда. Лизка и не звонила.

* * *

Вете казалось, что мать сходит с ума. Медленно, но верно. Ольга бросила работу и поселилась на даче. Вета после того, как Танька переехала к дяде Пете, вернулась домой, в их с матерью квартиру. Пошла работать в ту же музыкальную школу, в которой работала мать.

Вете казалось, что у матери шизофрения, или как там это называется. Ольга придумала себе прошлую жизнь и поверила в нее.

Они сидели на даче – Вета приехала проведать мать. Не потому, что так надо. Потому что никого, кроме матери, у Веты не было. И она решила найти еще одного близкого человека – отца. Про своего отца Вета знала от тети Наташи, которая рассказала, как было дело. Поэтому могла предположить все, что угодно, но только не то, что рассказала мать.

– Мам, а у тебя есть адрес моего отца? – спросила осторожно Вета.

– Нет. Он погиб. В авиакатастрофе. Тебе было три месяца. Он был чиновником, из очень высокопоставленной семьи. Мы жили в их квартире. На улице Веснина. Ты и родилась там, в центре. Он работал в МИДе. Работал за границей. Самолет разбился. Его родители считали меня неровней их сыну. И отказались и от меня, и от тебя, когда узнали, что сын умер. Выставили меня за дверь.

– А его родители, они еще живы?

– Нет, умерли давно. И родственников других нет. Он был единственным сыном. Мне пришлось вернуться к матери.

– А почему фотографий никаких нет? – Вета пыталась вернуть матери разум.

– Я не забрала. Хотя надо было. Для тебя. Но так получилось. А потом уже поздно было. Ты знаешь, у меня было очень красивое свадебное платье. Цвета чайной розы. Сшили в спецателье. По заказу. Твой отец был похож на молодого актера Костолевского. Очень красивый.

Вета хмыкнула. Ее при всем желании нельзя было назвать красивой.

– Я хотела, чтобы у моего ребенка были хорошие гены, – продолжала мать, – но не всегда получается то, что задумываешь. Я в твоем возрасте не знала отбоя от поклонников. Однажды меня на концерте – а я была красива, в длинном вечернем платье, играла Шопена – увидел очень известный спортсмен. И влюбился с первого взгляда. Он и тебя любил, как родную дочь. Но ты его вряд ли помнишь.

Вета сидела, онемев от страха. Спортсмен был одним из любовников тети Наташи. И Вета его хорошо помнила.

– Смотри, что я нашла на чердаке. Это мои стихи.

Ольга протянула дочери черную папку.

Вета открыла и прочитала первый лист. Это были стихи тети Наташи.

– А может, это не твои, а тети-Наташины? – осторожно спросила Вета.

– Ну что ты. Наташа, пусть земля ей будет пухом, кроме любовь-морковь, никакой рифмы придумать не могла. Кстати, и Петя на ней женился, потому что я ему отказала.

– А о Юрике ты вспоминаешь? – Вета опять пыталась вывести мать в реальность.

– Юрика я сама бросила. Нехорошо, конечно, получилось. Он так к свадьбе готовился. Хотел, чтобы и платье, и машины, и ресторан – как положено. Но не могла я с ним жить. Мы с ним разного круга люди. Даже поговорить было не о чем. Не о Чайковском же. Кстати, как дела на работе?

– Нормально. Тебя до сих пор там вспоминают, – соврала Вета.

Ей было тяжело работать в своей старой музыкальной школе. Кириллову Ольгу Михайловну там хорошо помнили. Как учителя, посредственного в музыкальном и педагогическом таланте, душившего чужой талант в зародыше. Впрочем, фотография Ольги Михайловны, как лучшего педагога, висела в холле школы – рядом с фото ее знаменитой ученицы. Ольге действительно удалось стать первым учителем известной в будущем пианистки Веры Петровой. Вера в многочисленных интервью поминала Ольгу Михайловну. Говорила, что именно в музыкальной школе решила доказать всем, а главное Ольге Михайловне, что она лучшая. И доказала. И была благодарна своей первой учительнице, которая вышвыривала ее ноты в коридор, била по пальцам и смотрела, отстраняясь от ученицы, в окно, когда Вера сдавала экзамены. Вера говорила, что, если бы не было в ее жизни такой Ольги Михайловны, она бы никогда не узнала, что такое профессиональная злость и внутренний стержень, который держит всю сущность.

Вера, когда выступала в Москве, всегда звонила и оставляла в кассе концертного зала билеты для Ольги Михайловны. Ольга никогда не ходила – не могла слушать ученицу. На уровне рвотных позывов. Однако когда было нужно – при распределении часов, премий, в разбирательствах жалоб родителей, – пользовалась громким именем ученицы.

Вета на работе была Кирилловой номер два – дочерью «той самой» Кирилловой. И когда заходила в учительскую, особенно в первое время, слышала обрывки разговоров: «Вся в мать. Дети ее панически боятся, родители недовольны…»