— Я хотел бы, папа, купить «Жизнеописания французских маршалов», — ответил я и сердце мое сильно забилось.
— Гм… — сказал отец, — это дорогая книга.
Он подумал немного и сказал.
— Ну, да это можно будет как-нибудь устроить.
Я покраснел и слушал, что скажет отец.
— Есть бедные дети, — сказал отец словно про себя, — которые на 20 копеек могли бы купить четыре букваря. — Он замолчал и наморщил лоб, как видно, раздумывая о чем-то; а я тем временем переминался с ноги на ногу. Вдруг отец поднял голову и сказал:
— Знаешь, что? Устроим обмен. Я выберу из моих книг те, которые могут быть подходящими для тебя и устрою для них на нижней полке постоянный склад. А ты будешь покупать буквари за те деньги, которые сбережешь. За каждые 10 букварей ты будешь получать книгу.
Я схватил отца за шею и от всего сердца поцеловал его.
Вскоре я убедился, как хорошо научиться бережливости.
В течение месяца у меня было уже 30 копеек в копилке. Я едва мог дождаться, когда ее откроют. Я сейчас же прибавил к ним мои 20 копеек и побежал в книжный магазин за букварями.
Когда я принес их отцу, он похвалил меня, а потом подал мне большую книгу, завернутую в бумагу. Я думал, что никогда не распутаю шнурка, которым она была завязана. Когда я развернул ее наконец и взглянул на заглавие, я вскрикнул от радости и почувствовал слезы в глазах.
Это были… «Жизнеописания Французских маршалов».
Я сейчас же сделал каталог моих книг. «Жизнеописания маршалов» стоят в нем на первом месте. Я приложил к каталогу целый лист чистой бумаги и повесил его на стену.
С этого дня моя библиотека имеет прекрасный вид. По средине полки лежат «Маршалы», слева «Робинзон», которого я завернул в синюю бумагу, так как у него немного порван переплет, а справа — другие книги.
Когда ко мне приходят товарищи, мы сейчас же идем в библиотеку и вместе выбираем книжки для чтения. «Маршалов» мы читаем только по праздникам.
Стась уже срисовал одну лошадь. Он тоже хочет устроить у себя библиотеку.
ТЕТРАДКА ПАВЛИКА
Отец подарил Павлику на праздники прекрасную синюю тетрадь. Долго он думал, что бы с ней сделать? Рисовать солдат, или лошадей? А может быть, дома и деревья? Пока не решил, наконец, записывать в этой тетради все, что он будет слышать интересного, и всякие новые игры.
И вот на следующий же день Павлик сел за стол, раскрыл свою синюю тетрадь, осторожно обмакнул перо и стал писать так:
«Я видел сегодня прекрасный рисунок. Он изображает горницу в простой крестьянской избе в деревне Соколовке. В этой горнице, на ложе, устланном медвежьей шкурой, лежит Степан Чарнецкий, славный польский рыцарь и гетман, который так побил шведов, что они должны были бежать из-под города Ченстохова, который хотели взять. Потом он участвовал в другой войне и был ранен. Товарищи тогда положили его в этой крестьянской избе, и вот — теперь они прощаются с рыцарем. Великая печаль в этой избе: все плачут, что теряют такого вождя и такого воина. Понурили головы, заломили руки, кто же теперь будет водить их на войну? А у ложа Чарнецкого стоит его белый конь, верный товарищ, который бывал вместе с ним в разных битвах и ничего не боялся. Стоит этот конь около своего господина, — он тоже грустен, ржет жалобно: чувствует что не будет носить его больше на войне. Чарнецкий протянул руку, гладит его гриву и смотрит так, словно хочет сказать: „Прощай, мой товарищ! Я больше не сяду на тебя и не буду бить шведов. Я ухожу уже от той земли, которая имела во мне всегда верного защитника“».
Через неделю Павлик опять сел за стол, разложил синюю тетрадь, обмакнул перо и стал писать:
«Я узнал сегодня про другого польского рыцаря, которого звали Карлом Ходкевичем и который бился с турком. Турка этого звали Осман. Он собрал большое войско, забрал с собой много всякого оружия, а за войском шли верблюды с огромной казной. Он хотел дойти до Вислы, чтобы напоить в ней лошадей, и чтобы река эта и вся польская земля называлась с этих пор его именем. Да только это ему не удалось. Карл Ходкевич, гетман и воин, каких мало, позвал своих рыцарей и все сразу собрались вокруг него. И хоть их было немного, а турок великое множество, все-таки они не сдались, засели в Хотимском замке и защищались там сорок дней. А турки, со своим Османом чуть подойдут к Хотимскому замку, Ходкевич поздоровается с ними по своему, огнем да мечом, — они и врассыпную! Видя, что горсть рыцарей Ходкевича и сильнее и храбрее, чем все их войско, турки и ушли туда, откуда пришли, в свою страну, до Вислы никто из них не дошел, разве только те, что в плен попались. Так защищал Ходкевич родную реку. И что же, в самом деле? Разве не могли турки сидеть в своей стране, коли Господь дал им ее, и не желать чужого? Поделом им! Я их совсем не жалею! Вот теперь я думаю, кто был лучшим воином Карл Ходкевич, или Стефан Чарнецкий?
Когда я буду большим, то поеду в город Хотим, где был Хотимский замок, посмотрю то место, где бился этот славный рыцарь и где он победил турок. А о том, кто славнее из этих двух гетманов, я должен спросить у отца».