Ласточки

Немецкий снайпер свои огневые позиции обычно в глубине своей обороны устраивает. Не всегда, но чаще бывает так. У них снайпер – аристократ. Рядовой с офицерами за ручку здоровается. В наградах весь. Берегут его, кормят по расписанию, будят тоже вовремя, а не в ночь-полночь и за передний край не гонят. Ничего удивительного, если подумать. У них ведь снайперское дело еще со Второй мировой началось, даже еще раньше, когда они с французами воевали в прошлом веке. Уже с тех пор, значит, жить людям не давали, причем били с открытого прицела. Оптики тогда и не было ни у кого. Это сколько же патронов нужно спалить, чтобы так натренироваться? Сколько раз в холостую курок спустить? Ведь на одной практической стрельбе боевыми метко стрелять не научишься – это известный факт. Нужно научиться не просто винтовку правильно держать, но и курок спускать, не отвлекаясь от прицела на движение пальца, иначе будешь мазать, хоть ты тресни.

В общем, у фрицев снайпер пользуется почетом и уважением, в отличии от русского Ваньки. У нас как? "Умеешь стрелять? Отлично! Иди и стреляй." И Ванька идет стрелять, а чтобы подальше от начальства – выбирается вперед, за линию окопов. Снимет какого-нибудь фашиста, его накроют минами и на этом все. Так оно и идет. Свои ребята с передовой помогут и огнем, и окопчик отрыть, но мало у нас людей с большим счетом. Очень мало.

Конечно есть такие, которых весь фронт уважает, которые наставления пишут – спору нет. Но пока ты сто немцев положишь… В общем, Киря, ты сам знаешь, что простого солдата у нас не шибко ценят. Ты, когда танк подорвал, тебе хотя бы медаль дали? Вот то-то и оно, что нет. Зато комбат, которого с НП полкового танком не вытащишь, весь в орденах и баба его, санинструктор из третьей роты – тоже с "Красной звездой" бегает.

* * *

– …мне может быть и есть, что рассказать и чем поделиться, но меня никто на курсы снайперов почему-то не зовет.

– А ты бы не посылал замполита регулярно на три буквы – глядишь и позвали бы. Но ты не расстраивайся. Меня тоже забыли позвать.

Генка сказал это, не отрываясь от перископа, в который рассматривал передний край немцев. Сегодня они, вопреки своему обыкновению, расположились в траншее. На огневую не полезли. Петр приболел. Поползал, называется по росе… Глотать было больно, из носа текли сопли, глаза слезились и вид у него был неважнецкий. Двойная порция водки и сон под тремя шинелями в теплой землянке помогли, но до выздоровления было далеко.

Поэтому и наблюдение вел напарник, и стрелять должен был он же, если неосторожный немец высунется. Но никто не высовывался и вообще было очень тихо. Даже пулемет на той стороне дал утром пару очередей и заткнулся, будто немцу надоело воевать. От этой тишины клонило в сон.

– В тыл бы сейчас… – мечтательно протянул Петр. – В баньку… Сразу бы болячка прошла.

– Ага. И пива литра три! – поддакнул Геныч.

– Ха-ха! Хорошо бы! Эх, знал бы ты, Генка, какое у нас в Севастополе пиво было… А какое вино! Пьешь и не пьянеешь.

– Ты там призывался?

– Да, в тридцать восьмом. Отправили под Тулу в учебку, а потом на Халкин-Гол этот сраный. Я там и научился стрелять как следует.

– Говорят, как фрицев заборем, с японцами снова война будет.

– Может быть… Только ты забори его сначала. А-а-апчхи!!!

Солдат, сидевший в окопе неподалеку оглянулся на этот богатырский чих и рассмеялся.

– Петро, вижу немца! Снайпер.

– А-а-ап… Что? Где он!?

– У них в тылу три сгоревших избы. На средней. На печке. Присмотрись.

Петр, сразу забыв про чихание, и приник к перископу, шмыгая носом.

– Средняя?

– Да. Из-за трубы ствол торчит и плечо видно за кирпичами.

– Ты смотри, какой паршивец! Ловко укрылся, и маскхалат сажей вымазал, чтобы черное на черном не видать было. Ты ствол винтовки разглядел?

– Ага.

– Давай тогда, делай его.

Геныч отодвинулся, приник к прицелу лежащей в амбразуре винтовки, несколько секунд целился и выстрелил.

– Попадание, – проконстатировал Петр.

– Ну дык пусть знает наших! – тот передернул затвор и полез в карман за патроном.

В следующее мгновенье кулак Петра вдруг с силой ударил его в бок, под ребра, а "трехлинейку" вырвало из рук и швырнуло вверх. Следом долетел приглушенный звук выстрела.

– Ты чего дела… Опа!

Геныч, потирая бок, смотрел на свою винтовку, ложе которой было расщеплено попавшей в него пулей.

– С тебя причитается! – сказал ему Петр. – Чуть-чуть он тебя не уделал. Пуля уже летела, когда я тебя отбросил.

– Что это было?

– Подловили нас. На печку положили куклу, замаскировали и стали ждать, когда ее заметят и выстрелят. Я в перископ-то гляжу: "маузер" вниз упал, а прицела-то на нем и нет! Ясно, что манекен. Ты в придачу еще и ошибся: сразу винтовку заряжать начал, подставился.

– Винтовка – все… Жаль. Пристрелянная была, царская.

– Да черт с ней! Вот почему у меня второй день сердце не на месте. Как будто в спину кто смотрит… На нас с тобой охота началась.

Он сел на земляную приступку, достал кисет и начал скручивать самокрутку. Увидевший это солдат сразу подбежал с довольным видом и тоже с интересом уставился на изуродованное оружие.