Ласточкин хвост

Вцепившись в край стола, он с трудом поднял голову. Тёмные, как два клятых колодца, глаза ван дер Гасса смотрели спокойно и сосредоточенно. А вот лицо начало расплываться в цветную кляксу, когда густой воздух подёрнулся рябью.

…Он стоит на пороге своей развалины в Юст-Зейне. Мелкий дождь стучит по козырьку, выбивая осеннюю симфонию по черепичной крыше. Чёрный купол зонта скрывает от него Рине: только стройные ноги в кричаще-алых туфлях замирают прямо посреди огромной лужи.

— Тебе не обязательно уходить, ты ведь знаешь.

— Я больше не могу так, Ник. Не могу… здесь, — её голос заглушает раскат грома, и Рине вздрагивает, сжимается, будто становясь ещё меньше.

На ней — голубое ситцевое платье, надетое совсем не по погоде, но Никлас молчит. Ей уже двадцать, а он мало похож на курицу-наседку. Даже ручку чемодана она сжимает решительно: потащит до остановки сама, лишь бы только не просить о помощи. Упёртая, как ослица, и гораздо больше похожая на отца, чем хотела бы.

— Я зайду завтра? Чтобы посмотреть квартиру, — он перекрикивает ветер, и тонкая фигурка замирает у дороги. Дождь становится всё сильнее и хлещет косыми струнами по голым коленям.

— Не надо, Ник. Я справлюсь! — хлопает калитка, и шум дождя становится нестерпимо громким.

…Никлас бьёт, не жалея силы, и мелкий ублюдок отлетает к стене. Левая сторона лица горит болью: от самого подбородка до виска, но этого мало. Рине набрасывается на него с кулаками, и ему приходится отступить, чтобы не покалечить заодно и её.

— Совсем спятил, идиот? — орёт она прямо в лицо. — Ты же мог убить его! Что тогда?!

— Значит, туда говнюку и дорога, — огрызается он, ловя тонкие запястья. — Да успокойся ты, дурная, соседи вызовут полицию.

— Пускай! Пусть заберут тебя подальше. И из квартиры моей, и из жизни! Надоел, ненавижу тебя, слышишь? — он морщится, отступая ещё на шаг назад.

— Протрезвеешь — по-другому запоёшь.

Нилс попросту не знает, куда себя деть: видеть сестру в нынешнем состоянии ему раньше не доводилось. Неудивительно, что первым желанием было отправить на тот свет поганца, который приложил к этому руку.

— Выметайся! — взвизгивает она, рывком распахивая дверь. В покрасневших глазах стоят слёзы, и Нилс как никогда остро чувствует вину.

За то, что отпустил её два года назад.

…Мимо с гиканьем проносится гурьба ребятишек. В соседнем сквере играет музыка — ни много ни мало гимн Республики, заслышав который все начинают шевелить губами. Тейн стоит в очереди за мороженым, а Рине, сидящая на расстоянии вытянутой руки, молчит, будто воды в рот набрала. Только покрытый лаком ноготь ковыряет деревяшку скамьи.

— Ты ему звонила?