Ласточкин хвост

— Увы, в этой грустной сказке принцессе не суждено встретить рыцаря… — за стуком хлопающих окон Никлас различил что-то ещё, и оно неотвратимо приближалось — как разрушительный шторм, что шёл на Ньив-Дармун, — всё потому, что он слишком глуп! — Разноголосье сорвалось на визг, и Никлас инстинктивно вскинул руки в попытке заслониться. Он уже не видел, но знал, что лезвия летят точно в цель.

Только в последний миг им что-то помешало на пути. Сбитый с ног, он ощутил последний удар, прежде чем багровый всплеск боли сменился темнотой.

…Дождь идёт второй день.

Склонившееся к земле небо дышит тяжестью. Воздух пахнет осенью. Стонут над головой пожелтевшие ясени, а в солдатских сапогах вовсю хлюпает вода.

— Ты как, салага? Держишься? — от хлопка по плечу Никлас вздрагивает и крепче сжимает в ладонях винтовку. Гладит пальцами деревянный приклад, по которому стекают капли влаги, и это простое действие вселяет в него толику уверенности.

— Держусь, — кивает он.

Седой Кас отвечает довольной улыбкой. По лицу его стекают крупные капли. Одна, похожая на чернильную кляксу, замирает на кончике носа, и рядовой утирается промокшим насквозь рукавом.

— Это ничего. На севере сейчас, должно быть, снег валит, так что мы ещё везунчики, — несмотря на белые, как иней, волосы и ранние морщины, Кас не намного старше. Лет на десять или двенадцать, не больше.

Никто в отряде не знает, что Никласу едва сравнялось четырнадцать. Пришлось надбавить пару лет — благо, что ростом он почти догнал отца, да и голос совсем осип от вечностылой осени. Редко когда в родных краях стояли столь холодные месяцы — не иначе как без магии не обошлось. Да только не ему рассуждать о возможностях имперских волшебников. Его задача простая: рой себе траншею от отметки и до вечера, да укрепляй бруствер, чтоб не обрушилась насыпь, размытая дождевым потоком.

Так длится без малого месяц. Лишь изредка зависшую под кронами тишину разрывают звуки выстрелов.

И вот теперь они уходят из Волчьего бора, потому что леса на юге республики потеряны окончательно. Их осталось только семеро. Семеро из трёх десятков. Здесь больше нечего искать, кроме собственной смерти.

Никлас сглатывает попавшую в рот воду и смотрит на капитана Ротшайна. Тот как всегда собран: лицо застыло непоколебимой маской, но видно, что каждая секунда отдаётся в нём боем внутренних часов. Все семеро замирают в ожидании. Ещё немного и завибрирует земля. Пойдёт мелкой дрожью от железнодорожных путей. А из-за мутной пелены дождя покажется блестящий бок локомотива.