Фотида переориентировала поток энергии. Одна из защищавших борт «Транзитории» чешуек скользнула в сторону, открывая взору ряды боеголовок. Эпибаты во главе с Эврибиадом скользнули каждый в свой снаряд, образуя с ним единое целое. Охотничий инстинкт передался металлическим механизмам, и каждый из них в свою очередь зарычал во всю глотку а потом они сомкнутым строем вынеслись наружу. Вылетев, они на миг раскрасили пространство буйными огнями и устремились в темноту, сосредоточившись на ближнем корабле варваров. Их были сотни, и всякий раз, когда вражеский лазер сбивал один из снарядов, управляющий им людопес перебрасывался на другой. Гончие псы, натасканные на охоту, они были хитроумными и злыми, жадными до крови куда больше, чем полагалось бы программе, созданной автоматами. Они просачивались в мельчайшие щели защитной сети двух комет, вынюхивали слабые места, и, не обращая внимания на множество расставленных для них ловушек, пытались вцепиться в горло – стая, готовая разорвать добычу. Большинство из тех, кто уцелел, разбилось о лед и камни на поверхности корабля. Но многие отыскали трещины в камнях, ударили по платформам и пересадочным площадкам, проскользнули внутрь по открытым люкам, с дружным лаем – мысленным, но от того не менее яростным. Им оставалось только высвободить несколько частиц антивещества, которые каждый хранил в самом сердце.
Вражеский корабль превратился в колоссальный сноп энергии, изрыгающий в чудовищных количествах гамма-лучи и разбрасывающий обломки в пустоту. Отон тут же включил вспомогательную силовую установку и ушел прочь. В составном сознании раздался дружный крик радости людопсов – и эпибатов, и техникокуонов, – и наполнил тревогой перевозбужденную атмосферу.
Автоматы же, напротив, вовсе не проявляли радости. Ошеломленные, вне себя от ярости, Рутилий и Аттик наблюдали за бойней. Потом поднялся долгий вой; этот разрывающий душу плач взволновал каждую душу на Корабле – чудовищный, нечеловеческий, жуткий крик агонии, хрип животного, которому перерезают горло. У Эврибиада от него мурашки пошли по коже. Кто же так кричал? У Аттика уже был ответ, и он дал его намеренно ясным и сухим тоном:
Ничего не зная о битве, что развернулась в космосе, Плавтина по-прежнему шла за эргатом Вергилием по коридорам Корабля.
Казалось, что он знает, куда идет, но он выбрал непрямой и сложный путь. Потому было сложно угадать его конечную цель.
В конце одного из проходов он резко остановился, насекомьей головой кивнул на стену. Плавтина нерешительно приблизилась. Там была дыра у самого пола, прикрытая металлической пластинкой, в которую Плавтина с трудом могла бы просочиться. Он же не туда собирается лезть? По всей видимости, да. Он оторвал дверцу одним ударом жвал и скользнул внутрь. После секундного колебания она опустилась на четвереньки, чтобы последовать за ним в темноту, не без легкого покалывания испуга и небольшого прилива клаустрофобии – животного страха оказаться в ловушке. Чувство неоспоримо новое.
Они проникли в сплетение трубопроводов. Она позволила жуку вести себя и ползла вслед за ним по металлическим трубам. Радость обладания живым телом она познавала, обдирая кожу на локтях и коленях. Так что, когда ноэм начал жвалами отвинчивать металлическую плашку, она не сдержала облегченного вздоха. В щель проник луч солнечного света, а потом открепленная дверца выпала наружу. Вергилий пролез в отверстие, а потом к нему подошла Плавтина. Труба выходила наружу в центре металлической стены, над своеобразным лесом. Вернее, над джунглями, где смешались гигантские папоротники и карликовые деревья. В теплом, влажном воздухе, тяжелом от гниющих испарений, Плавтина быстро взмокла, кожа стала липкой. Из-за густой растительности она не могла видеть далеко. С потолка шел бледный слабосильный свет, как с затянутого тучами неба, которое вот-вот прольется дождем. Плавтина пожала плечами и, хватаясь за ближние ветки, спрыгнула на землю, которая находилась двумя метрами ниже. Вергилий ждал ее, ритмично пощелкивая челюстями.