Лаций. Мир ноэмов

– Изгнание, оказавшееся весьма полезным, – напомнил Аттик. – Но если мы неосторожно обнаружим себя, то подвергнем опасности сам источник нашей силы. Наши враги воспользуются Узами, чтобы приговорить людопсов к смерти или, по крайней мере, отобрать их у нас.

– Людопсы, – заметил Рутилий, – не представляют прямой угрозы для Человека.

– Они используют это, как предлог, – ответил его собрат раздраженно, как будто ему надоело объяснять очевидное. – Они назовут их инвазивным видом. И скажут, что не доверят нам заниматься обороной.

Отон искоса поглядел на Аттика. Сам он гордился тем, что сумел создать Кси Боотис, но Аттик, как мифический номотет [60]Платона, подарил людопсам их культуру и законы. Его привязанность к ним выходила за рамки здравого смысла. С этой стороны могли возникнуть новые осложнения. Когда-нибудь верность его лейтенанта перестанет быть данностью. Но сейчас у Проконсула были куда более срочные заботы:

– Они могут и вовсе не узнать о людопсах.

– А как же мы объясним нашу победу? – спросил Рутилий.

– Мы не станем ничего объяснять. Они сами сделают выводы, которые их устроят.

На лице Аттика вырисовалось удивление.

– Но ведь тогда они подумают…

– Пусть думают, что хотят или чего боятся, – отбрил Отон.

Рутилий в замешательстве смотрел на них обоих. Аттик улыбнулся, радостно схватил его за руку и дружески хлопнул по плечу.

– Вы по-прежнему быстро все схватываете, дружище Рутилий.

– Отпустите меня, – проворчал тот, – и извольте объясниться.

– Гальба и его приспешники заподозрят, что Отон добился той цели, которой они сами хотят достигнуть, – освободился от Уз. Таким маневром мы застанем их врасплох. Они будут видеть в Отоне угрозу, но не решатся его уничтожить, думая, что ему открыт секрет, который они напрасно стараются заполучить.

Рутилий принял скептический вид, однако не стал остужать пыл собрата.

– А для этого, – продолжал Аттик, очарованный перспективой такого хитроумного хода, – людопсов надо спрятать.

– А я должен обнаружить себя, – добавил Отон.

Он обвел толпу тяжелым взглядом, словно подчеркивая свои слова.

– Никто не должен заподозрить, что я больше не одно целое с «Транзиторией». Поэтому я отправлюсь ко двору. Я буду вести себя там так, словно не забочусь о собственной безопасности, словно я всего лишь аватар, проекция, которой управляют издалека.

Остальные притихли. В эту секунду Отон вернул себе власть над ними. Нет ничего почетнее для военачальника, чем рискнуть собственной жизнью. А именно это он и делал: вполне возможно, что Гальба по своей прихоти решит его уничтожить, думая, что таким образом лишь посылает ему предупреждение.

– Что ж, – прогремел он, возвращаясь к своему трону. – Без отваги славы не снискать, друзья мои. Я вернусь в Урбс в ореоле триумфа и займу свое место среди принцепсов. Я смогу их убедить, что настало время для атаки. Вы увидите, они присоединятся ко мне. Они в отчаянии.

Никто ему не ответил. Отон понимал их неуверенность. Экипаж людопсов был чем-то неслыханным. Деймоны не знали, как дальше будут продолжаться их отношения с этими созданиями – пусть они и сами их создали. А в ближайшее время ему предстояло противостоять интригам Города и двора. Несмотря на показную уверенность, Отон и сам не знал, что думать. Интеллекты, окружающие Гальбу, были всегда готовы приревновать, а Сенат, полный бывших сторонников Нерона, – приговорить к смерти. Аттик прав: вернуться – значит подвергнуть себя опасности еще большей, чем нападение трех варварских кораблей, вооруженных и в полной боевой готовности.

– Отон, у нас еще не все, – тихо сказал Рутилий.

Проконсул, удивившись, остановился на полпути к трону. Он понял, прежде чем деймон успел произнести хотя бы слово, что сказано будет нечто интересное.

– Неожиданное событие, новая пешка в игре. Плавтина…

– Если речь о Плавтине, то называйте ее королевой, а не пешкой, – ответил Отон. – Плавтина, увы, мертва.

– Мертва, разумеется. Но не совсем.

Отон развернулся, стиснув челюсти, его массивные, как у статуи, кулаки машинально сжимались и разжимались – нервный тик, всегда сопровождавший его размышления. В душе его зарождались сложные и даже противоречивые чувства, и пока он не знал, какое из этих чувств победит.

Вот поворот событий, способный все усложнить.

* * *

Тоненький голосок уже какое-то время щебетал над ухом Плавтины. Она попыталась сконцентрироваться на том, что он говорит, но не сумела. Все было… как в тумане. Правую сторону лица дергало, но по-настоящему не болело… Лежа с закрытыми глазами, она воспринимала лишь приятный полумрак и чувствовала себя вялой, лишенной сил и, в первый раз с тех пор, как она вернулась к жизни – полностью расслабившейся.

Она попыталась открыть глаза, и вот тут стало действительно больно. Веки не разлеплялись. Она медленно поднесла руку к щеке, пощупала синяк, опухший и немного влажный.

Я вам не советую его трогать.