Лаций. Мир ноэмов

Ненависть буравила его разум. Каждый Корабль был отдельным миром, старинным и сказочно богатым. Варвары, эта орда недолговечных созданий, напоминали вандалов докосмической эпохи, крестьян, которые таскали камни из Акрополя, чтобы делать из них известь.

– Ремонт, – сказал Рутилий, – займет по меньшей мере несколько недель.

Отон с сожалением покинул составное сознание и вернулся в физический мир.

– Кто вам сказал, что у нас есть несколько недель?

Деймоны обменялись взглядом, который Отону не понравился.

– Я не понимаю, отчего такая срочность, – проговорил Аттик. – Мне кажется, что продвигаться вперед со структурными повреждениями – лучший способ погибнуть в первом же столкновении.

В голосе его прозвучал вызов ровно настолько, чтобы спровоцировать Отона, но не настолько, чтобы показалось, будто его лейтенант бунтует. Аттик с большим удовольствием играл роль провокатора, а Рутилий – верного помощника. Если эти двое объединятся против него в то самое время, как людопсы начинали занимать свое место в размытом управлении «Транзиторией», Отону придется иметь дело с новыми и неизбежными осложнениями. Ноэмы никогда не довольствуются простым безоговорочным подчинением, а из-за долгого пребывания в гравитационном колодце планеты они не заметили, что соотношение сил изменилось.

– Мы должны, – отчеканил он, – сорвать плод нашей недавной победы там, где такие победы считаются. В Урбсе.

По толпе прошел шепоток. Ноэмы говорили себе, что Отон подверг их смертельному риску и сделает это снова, чтобы удовлетворить свою жажду власти. В общем они были правы. И он почувствовал, что они за ним не пойдут.

Он поднялся, безразличный ко всем устремленным на него взглядам, прошел к большому бассейну, украшающему вход в его обитель. Потом протянул руку к воде и резким жестом взбаламутил прозрачную гладь.

Озадаченные деймоны с любопытством сгрудились позади него. Свет потускнел, и прямо посреди широкой залы с элегантными колоннами зажглось множество звезд – столько, что невозможно было их сосчитать. Однако наметанный глаз мог различить схемы, в которые складывались самые яркие из них, и по этим схемам – карту эпантропического пространства.

За что мы сражаемся? –начал Отон, и его сила отозвалась в разуме каждого из окружающих его слуг.  – За славу? Разумеется. Я это признаю. Во мне живет желание прославить свое имя – и каждый из вас его разделяет. Но вспомните, друзья мои…

Пока он говорил, карта рождала образы. На границах Империума одни за другими зажигались искорки – каждая из них означала проигранную битву. Вычислительный ум ноэмов мог воспринимать одновременно общую картину и ее детали: из этой реминисценции ничего не ускользнуло. Война на Рубеже. Долгий молчаливый конфликт, в котором Интеллекты оказались противопоставлены огромной волне варваров. Ноэмы наблюдали за величайшими победами Отона. Как-то раз он заставил отступить сотню врагов, обратив в пар экосистему необитаемой планеты. Захватчики, ограниченные коротким радиусом действия своих Кораблей, потом несколько веков не пытались вторгнуться этим путем.

На этой войне Отон создал себе репутацию несравненного хитреца и смельчака. Но чему это послужило? Чего мы добились, кроме того, что немного отдалили неизбежное?

Теперь в его видение проникла горечь. Они вновь переживали Гражданскую войну. Разгул жестокости, которому предавались Интеллекты, свободные от ограничений, что накладывали на них Узы. Многие из его самых близких союзников погибли, и в конце концов именно он, Отон, хитростью поспособствовал падению тирана, прежде чем оказаться в изгнании на Кси Боотис. И за все это время никому не удавалось пробить его броню из никель-молибдена.

Никому – до этого дня.

И я пожертвую гораздо большим, если это поможет моей победе.

И он имел на это право. Варвары получили технологию мгновенного перемещения. Теперь слава Отона неразрывно связана со спасением Урбса.

– Никто, – прервал его Аттик, – не оспаривает законности ваших притязаний. Но мы не можем подвергать опасности людопсов, отправляясь в Урбс.

– Подождите, – обратился Рутилий к своему собрату. – Дайте Отону сказать.

Вот что Проконсул ценил в этом деймоне. Несмотря на грубую внешность, тот никогда не торопился с суждениями. Конечно же, из-за этого он был медлителен в решениях, что восполнялось горячностью Аттика. Они воплощали два противоположных аспекта его личности. Он нуждался в них обоих.

– Мы отправимся в Урбс и там покроем себя славой. И пойдем на необходимый риск, чтобы этого добиться. Если мы промедлим, то потеряем эффект неожиданности, который дает нам преимущество перед нашими политическими противниками. Мы стольким пожертвовали на пути к этой победе. Мы перенесли изгнание.