Лаций. Мир ноэмов

Он тихо произнес эти слова, и теперь в молчании ждал ответа. Она же, в свою очередь, едва его услышала, настолько ее сбило с толку это явление. Не то чтобы он напугал ее своим видом. Но новые органы восприятия – те, что принадлежали разуму, – подсказали ей, что подобного существа она никогда не встречала. Это был Интеллект, с мемотипом, настолько отличным от мемотипа Плавтины – и, как она подозревала, любого другого автомата, – что их с трудом можно было отнести к одному виду. От него веяло чистой, невыносимой вычислительной мощью, сжатой и сосредоточенной в одной точке. Как те поглощенные, замерзшие светила, которые сияют с силой тысячи звезд, из-за раскаленной материи, стекшейся к микроскопическому центру. Внешне он походил на Аполлона – гладкое и ослепительное солнце, питающее своими лучами почву и пробуждающее к жизни семена. Но под этим сиянием крылась иная кипящая сила, которая не могла быть измерена в дискретных количествах, в цифрах вычислительной мощности. Это было несравнимо ни с чем, ей знакомым: желание, тяга, не ослабевавшие в нем, приводимые в движение холодным, неистощимым топливом, с яростным голодом. И его сияющему лицу противопоставлялась темная, дионисийская, пугающая сила. И все это сошлось в единственном, предельном воплощении. Плавтина отступила на шаг.

– Вы – не одно целое с Кораблем, – вырвалось у нее в удивлении.

Он широко открыл глаза, хотел что-то сказать, а потом рассмеялся:

– Ах, так лучшая защита по-прежнему – нападение! Это тайна, которую я не стремлюсь раскрывать. А вам это откуда известно?

– Это… это мне сказала медицинская программа, – солгала она. – Она мне объяснила, что ноэмы на этом Корабле свободны и связаны между собой договором. А вы… вы самый сильный из всех. Вы должны были быть Кораблем.

– Именно. Но больше им не являюсь, – проговорил он степенно. – Автоматы и процессы «Domus Transitoria» стали неосторожными и болтливыми.

Он улыбнулся. Черты его лица, по-человечески живые, завораживали Плавтину.

– Однако я не думаю, что вы говорите правду, моя госпожа. Я проанализировал ту странную уловку, к которой вы прибегли, когда вас захватили. Вы наделены удивительной способностью, о которой я ничего не знаю. Вы умеете находить общий язык с программами и маленькими интеллектами, и манипулировать ими. Без всякого сомнения, тут задействован какой-то вычислительный интерфейс, который, однако, выражается в странной манере, как у людей и зверей – мои ноэмы сообщили, что вы с ними разговаривали! Да и прямо сейчас я чувствую, как вы меня рассматриваете, и ваш взгляд проникает мне в душу.

Она кивнула.

– И что вы там видите? – поинтересовался он с небрежностью, которую, однако же, опровергал блеск в его глазах.

– Бога.

Он улыбнулся:

– Вы можете и лучше.

– Это правда. Но у меня нет никаких причин делать вам подарки, проконсул Отон.

Он снова рассмеялся. Потом, широко взмахнув рукой, он пригласил ее прогуляться с ним по пляжу. Она ощутила себя ребенком, который семенит за взрослым – настолько Отон был огромным.

– Вы так и не сказали мне, кто вы, – заговорил он серьезно.

Она на мгновение задумалась и парировала:

– О вас я тоже ничего не знаю. Один из аспектов Плавтины указал мне вас, как потенциального союзника или, по крайней мере, как соломинку, за которую я могу ухватиться.

– Клянусь Числом и Конспектом – аспект? Что вы под этим подразумеваете?

Казалось, его беспокоило то, что это слово может означать.

– Неполная, но автономная личность, которая и позволила мне родиться. Плавтина была раздроблена на несколько частей. Другой аспект ее самой открыл ворота ее разума ее врагам.

– Старение, – только и сказал он. – Удивительно…

– У меня нет причин лгать.

– А у меня, – мрачно проговорил он, – нет причин вам не верить. Это объясняет, как ее смогли победить спустя столько веков. Вирус не мог бы просочиться в нее по-другому. К тому же то, что вы рассказали о Плавтине, подтверждает мои старые предчувствия. Ее поведение казалось мне странным еще прежде, чем она решила укрыться у Рубежа. О, эти знаки были еле уловимы… Она затягивала игру с нашими соперниками, когда я хотел поскорее напасть, и одновременно вела подрывную работу с плебсом… Как будто бы ее левая рука не знала, что делает правая.

Она резко остановилась и повернулась к нему:

– Я не понимаю, что вы говорите. Как вы были связаны с Плавтиной?

Он, казалось, замялся, подыскивая слова.

– Так значит, вы не отсюда.

– Я – никто и ничто. Объясните мне, как объяснили бы ребенку.

– Плавтина и Отон, – проговорил он, упоминая самого себя в третьем лице, – долгие века были союзниками и любовниками. На самом деле в течение большей части эпантропической эпохи. Они сражались в Сенате и в Урбсе против всех, кто уклонялся от пути, предписанного Узами, от наших традиций и от того, что диктует честь.

– Против Виния, – прервала его Плавтина.

Отон поднял брови.

– Продолжайте, – сказала она.