Лаций. Мир ноэмов

– Поговорим же о человеческой науке: вот еще один продукт этой неумелой и неисправной кучки нейронов. Большая часть этих нейронов обслуживает пищеварительную систему. Да и оставшиеся немногим лучше. Природа человеческого ума манипулятивна, а не эпистемична. Они смотрят на совпадения между причиной и последствиями, кодифицируют их и используют эти крохи знания, чтобы строить машины. Истине во всем этом места нет. Но я… я восприняла этот мир в его реальности, таким, каким ни один человек его не видел. Это ревущий, непредсказуемый поток, который непрестанно меняется. Беззаботно веселясь, он бежит к своей собственной гибели, будто шар, переполненный собственной сущностью, который не слышит и не видит ничего, скатываясь в пропасть. Существование – это лишь развитие в преображении.

То, что говорила Алекто, раньше, возможно, убедило бы Плавтину. Разве не это было присуще смертоносному автомату – находить у своих собеседников слабые места? Разве не была она блестящим стратегом, чей флот, составленный из порабощенных кораблей, пятьдесят лет побеждал все войска изначальной планеты и сеял страх в замершем от испуга Лации? Разве не понадобилось самому Титу пожертвовать своей человеческой жизнью и превратиться в Интеллект, чтобы победить ее?

Да, возможно, может быть, Алекто и права. Возможно, вся человеческая наука – всего лишь одна большая афера. Но есть вещи и поважнее науки. Поэтому Плавтина возразила – хотя голос ее дрожал и звучал неуверенно.

– И все-таки. – сказала она тихо, – эпидемия означает гибель единственного существа во Вселенной, наделенного моралью. Без Человечества этот мир ничего не стоит.

Алекто залилась смехом:

– Мораль? Какой же вы странный автомат! Нет, не может быть, чтобы вы верили в такие сказки. Добродетель – это название соглашения, которого добиваются слабые, чтобы обрезать крылья сильным. Разве вы этого не знаете?

– Я слышала об этом. Но я в это не верю.

Молчание.

– Я не стану пытаться вас убедить, – в конце концов сказала Алекто. – Мне это не так уж важно. Но подумайте. Если в мире существует хоть какая-то добродетель, как же такая бойня стала возможной? Ведь вы знаете не хуже меня, хоть вы меня и не послушали во время нашего предыдущего разговора: такая катастрофа может быть только преднамеренной.

– А вы сами? Не можете ли вы быть виновницей этого преступления?

В бесплотном голосе появилась нотка наслаждения: