Лаций. Мир ноэмов

Вода была везде: в форме тонких ручейков, сочившихся из трещин в камне и образовывающих крошечные лабиринты между пластинами песчаной земли и камнями, покрытыми арктическим мхом. Тут и там небольшие лужицы размером не больше человеческой ноги превращали окрестную почву в клейкую грязь. Жирные рогатые солеросы поднимали головы – они настолько осмелели, что готовы были выползти из своих уголков и отправиться на освоение более открытых мест, и стебли их насытились солью и черными металлами. И в этих зарослях зарождалась скромная фауна – крошечные насекомые с иссушенными тельцами. Плавтина задержалась на секунду, наблюдая, как скачет на ее пути стайка этих насекомых, едва потревоженная ее шагами.

Чуть дальше она обнаружила реку. Но ведь ничто не предвещало ее появления, не было даже тихого шума воды. Может, это иллюзия?

На красной планете никогда не было воды, по крайней мере, в таких количествах. Мощный грязный поток увлекал за собой гальку, размывал маленькие дюны, превращал тысячелетнюю пыль в мягкое месиво, которое клеилось к ногам.

Плавтина приблизилась, прошла несколько шагов по пустынному берегу и окунула руку в поток, чтобы почувствовать под пальцами ледяную грязную воду. Вдалеке, на севере, из-за работ по преображению климата наверняка треснул какой-то ледник. Такие работы тут шли все время – их выполняли эргаты, даже сейчас, когда все Человечество исчезло с планеты и из всей Вселенной.

Теперь она вспомнила. Гекатомба. Ее будто ударило этим воспоминанием, живот пронзило болью. Плавтина распрямилась. Человечество исчезло, и автоматы – его народ – бродили, будто проклятые души, по негостеприимной земле, которая их породила.

Появились другие существа. На берегу странной реки она узнала своих друзей и близких, и тех, кто прежде повелевал ею. Флавия, прямая, как тростник, с суровым, почти мрачным лицом, казалось, обдумывает, как обычно, какое-то отдаленное понятие. Она помахала Плавтине. Они были так близки. Они связали разумы друг с другом на долгие века, счастливые и изобретательные. Две сестры. Две любовницы. Нечто гораздо большее. В словаре заурядных человеческих чувств не было адекватного термина.

Ее подруга обратила к ней взгляд – и тут же, без перехода, оказалась рядом. Плавтину это не смутило.

– Мы видимся в последний раз, – прошептала Флавия.

Теперь они были так близко, что их дыхание смешалось, и они переплели пальцы. Ее глаза, казалось, наполнились влагой, неуместной на восковом лице автомата. Плавтина попыталась ее успокоить: