Латунный город

– Нет, не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать. До меня доходили слухи… говорят, ты поставила калеку на ноги, лишь посмотрев на него. Неужели ты совсем не можешь мне помочь?

Нари откинулась назад, втайне довольная собой. Она понятия не имела, о каком калеке он говорил, но, хвала Всевышнему, это должно благоприятно сказаться на ее репутации.

Она положила руку на сердце.

– Мне самой горько приносить дурные вести. Подумать только, твоя невеста лишится такого завидного жениха…

Его плечи сотрясли рыдания. Нари выждала, пока истерика достигнет пика, попутно подмечая толстые золотые украшения на запястьях и шее паши. К его тюрбану был пришит крупный рубин ювелирной огранки.

Наконец она снова заговорила.

– Есть один вариант, но… нет, – она покачала головой. – Ничего не выйдет.

– Что? – воскликнул он и вцепился обеими руками в крышку стола. – Умоляю, я на все согласен!

– Это будет весьма непросто.

Арслан вздохнул.

– И готов поспорить, весьма недешево.

Ах, теперь ты заговорил по-арабски? Нари очаровательно улыбнулась ему, зная, что он увидит ее лицо под полупрозрачной вуалью.

– Уверяю вас, мои расценки более чем справедливы.

– Замолчи, брат, – осадил его паша, смерив его рассерженным взглядом. Решительно он повернулся к Нари: – Рассказывай.

– Я ничего не гарантирую, – предупредила она.

– Нужно попытаться.

– Ты смелый человек, – сказала она, подпуская дрожь в голос. – На самом деле я думаю, что сглаз – причина твоего недуга. Кто-то тебе позавидовал. Тебе любой может позавидовать. Твое богатство и привлекательность легко могут навлечь зависть. Возможно, даже близкого человека… – она украдкой посмотрела на Арслана, но и этого хватило, чтобы у того зарделись щеки. – Очисть свой дом от скверны, которую навлек на тебя сглаз.

– Как? – спросил паша пылким шепотом.

– Сперва пообещай во всем меня слушаться.

– Разумеется!

Она заговорщически подалась вперед.

– Достань микстуру, на одну треть состоящую из серой амбры и на две трети – из масла кедрового дерева, да побольше. Найдешь все в аптеке у Якуба, в конце улицы. Его товар самый лучший.

– У Якуба?

– Айва, да. Спросишь у него еще толченой лаймовой кожуры да масло грецкого ореха.

Арслан глядел на брата с неприкрытым скепсисом, но во взгляде паши заблестела надежда.

– А потом?

– Дальше будет самое сложное, господин. – Нари взяла его за руку, и его пробила дрожь. – Но ты должен следовать моим указаниям неукоснительно.

– Обещаю, клянусь Всевышним.

– Твой дом нужно очистить от скверны, но сделать это можно, только когда он будет пустовать. Все должны покинуть его стены: твоя семья, животные, слуги – все. Семь дней в доме не должно быть ни единой живой души.

– Семь дней! – воскликнул он, но, заметив ее недовольный взгляд, понизил голос. – И куда же нам идти?

– К оазису в Файюме[2].

Арслан рассмеялся, но Нари продолжала:

– На закате отправляйся ко второму по величине источнику оазиса со своим младшим сыном, – велела она. – Там наполни водой корзину из набранных поблизости прутьев, прочти над ней трижды аят Престола и после умойся этой водой. Перед уходом окропи все двери амброй и маслом, и к твоему возвращению от зависти в доме не останется и следа.

– В Файюме? – перебил Арслан. – Господи, женщина, даже тебе должно быть известно, что идет война. Или ты думаешь, Наполеон вот так запросто выпустит нас из Каира скитаться по пустыне?

– Замолчи! – паша стукнул по столу кулаком, после чего повернулся к Нари: – Но это и впрямь будет непросто.

Нари развела руками:

– С Божьей помощью…

– Конечно, конечно. Что ж, Файюм так Файюм, – постановил он, принимая окончательное решение. – И тогда у меня будет здоровое сердце?

Она задумалась. Значит, его беспокоило сердце?

– На все воля Божья, господин. Но пусть молодая жена еще месяц заваривает тебе чай с толченым лаймом и маслом ореха.

Его абсолютно здоровому сердцу не будет от этого ни горячо, ни холодно, а вот супругу порадует приятное дыхание изо рта мужа. Нари отпустила его руку.

Паша поморгал, как будто выходя из-под гипноза.

– Что ж, благодарю, милая, благодарю.

Он всучил ей небольшой, но туго набитый кошель и снял с мизинца увесистый золотой перстень, который приложил в довесок.

– Благословит тебя Бог.

– А вам детишек побольше.

Он грузно поднялся на ноги.

– Не могу не спросить, милая, откуда ты родом? Акцент у тебя каирский, но в глазах у тебя что-то… – он осекся.

Нари поджала губы. Она терпеть не могла, когда спрашивали о ее родословной. Хотя немногие назвали бы ее красавицей – все же годы жизни на улице превратили ее в девушку куда более худосочную и неопрятную, чем предпочитали мужчины, – но ее блестящие глаза и острые черты обычно задерживали на себе взгляд. И, задержавшись, взгляд скользил выше, примечая пряди черных, как смоль, волос и необыкновенного цвета глаза – «противоестественно» черные, говорили некоторые, и тогда уже возникали вопросы.

– Как сам Нил, я рождена в Египте, – заверила она.

– Ну да, ну да, – паша дотронулся до своей брови. – Мир твоему дому.

Он нырнул в дверной проем и ушел.