Лауреаты Ленинского комсомола

Готовь,
рабочий молодой,
себя к военной встрече.
И на земле и под водой —
зажми
буржуя
крепче.
Для нас
прикрыт
банкирский шкаф —
и рубль
не подзаймете.
Сидят
на золотых мешках
Антантовские тети.
Пугая
вражьи корабли,
гудком
разиньте глотку,
на комсомольские рубли
мы
выстроим подлодку.
Гони буржуй
на рыбий пир —
у океана в яме.
Корабль
буржуевый
топи
рабочими рублями!

НЕ УВЛЕКАЙТЕСЬ НАМИ

Если тебе
«корова» имя,
у тебя
должны быть
молоко
и вымя.
А если ты
без молока
и без вымени,
то черта ль в твоем
в коровьем имени!
Это
верно и для художника
и для поэта.
Есть и работа
и они сами:
с бархатными тужурками,
с поповскими волосами.
А если
только
сидим в кабаке мы,
 Это носит
названье «богемы».
На длинные патлы,
на звонкое имя
прельстясь,
комсомолец
ныряет пивными.
И вот
в комсомольце
срывается голос,
бубнят в пивных
декадентские дятлы.
И вот
оседает
упрямый волос,
спадают паклей
поповские патлы,
и комсомольская
твердая мысль
течет,
расслюнившись
пивом трехгорным,
и от земли
улетают ввысь
идеализма
глупые вороны.
Если тебе —
комсомолец имя,
имя крепи
делами своими.
А если гниль
подносите вы мне,
то черта ль в самом
звенящем имени!

«ЧТОБ ВСЯ НА ПЕРВЫЙ КРИК: — ТОВАРИЩ! — ОБОРАЧИВАЛАСЬ ЗЕМЛЯ»

А может, не надо было Маяковскому идти в штатные сотрудники «Комсомольской правды»? Может быть, без него бы в РОСТА обошлись, и в Тверь-то несколько раз, может быть, не к чему было ехать, и уж тратить себя на стишок о том, как студент Иванов на пари пять фунтов макарон съел, — тем более? Вот ведь Шкловский пишет: «В РОСТА надо было Володе работать, но меньше… РОСТА — большая работа, но самая большая работа была сделана Маяковским, когда он писал «Про это…» Привычное в литературоведении положение: Маяковских два. Маяковский — поэт-лирик. Маяковский — трибун, общественный деятель.

Были те, что кричали: «Настоящий Маяковский — первый!» Другие просто очень четко делили этих двух Маяковских.

А он вмещал в себя многие и многие чувства. Раньше казалось — не может один человек одинаково страстно любить женщину, мучаться судьбами искусства и мира и ратовать за качество носков, писать нежные письма любимой, спорить на диспуте «Леф или Блеф» и читать в комсомольской аудитории доклад «Даешь изящную жизнь!». Но свидетельства живших с ним рядом и в сотый раз прочитанные его строчки убеждают: он вмещал в себя многие чувства.

Так правомерно ли делить двух Маяковских?

Кажется мне, в отношениях поэта с комсомолом уже есть ответ на этот вопрос.

Все доказывает, что поэт со спокойной гордостью чувствовал: он и комсомол делают одно, стране необходимое дело.

Еще в восемнадцатом году, в предисловии Маяковского к революционной хрестоматии «Ржаное слово»:

«В чем насущность современной поэзии?

«Да здравствует социализм», — этим возвышенный идет под дуло красноармеец.

«Днесь небывалый, сбывается былью социалистов великая ересь», — говорит поэт.

…Идея одна. Чувство одно. Разница только в способе выражения».

На каком-то литературном совещаньице какой-то критик наставлял: «Владимир Владимирович не довел мысль до конца, Владимир Владимирович вот тут не дотянул. Владимир Владимирович…»

Маяковский перебил резко: «Не Владимир Владимирович, а товарищ Маяковский!»

А в редакции «Комсомольской правды» юный журналист Яков Ильин называл Маяковского (Маяковского!) на «ты». И это было вполне естественно — в комсомоле всегда своих называют так.

Или вот еще о том же. В одном из провинциальных городов ребята из молодежного литобъединения, как раз не в пример литературоведам и будущим биографам, не сомневались в серьезном отношении к ним поэта. Вопрос о том, как пригласить к себе Маяковского, решили просто: не может быть, чтобы, приехав в город, он не взял бы в руки местную молодежную газету. И поместили там объявление: «Тов. Маяковский, такого-то числа во столько-то ждем Вас у себя». И подпись.

Как всегда, Маяковский был точен…