Лавина

— Куда ты, куда? Ведь простудишься! — отозвалась жена, прервав игру.

Кустра покачал головой и затянул:

— «Фея прекрасная мне подмигнула, мне подмигнула…» — Потом встал по стойке «смирно» и, подражая отдающему рапорт солдату, отчеканил: — Иду в немецкую комендатуру и вернусь только тогда, когда всех выпустят!

Кустрова ахнула и оцепенела от страха, но старый учитель принялся ее успокаивать:

— Не бойся, я вернусь, вернусь. Надо помочь невинным людям. Если я ничего не предприму, это будет противоречить моим принципам. Ведь их уже целый месяц ни за что держат под арестом.

Она подала ему пальто и упрекнула за то, что он слишком легко оделся. Она просила его не останавливаться на улице и поскорее возвращаться.

Ондрейку он встретил на улице. Когда он попросил его пойти вместе с ним, Ондрейка закрыл уши руками в теплых кожаных перчатках.

— Ни за что, пан учитель. Что-о вы-ы-ы! — протянул он, как будто пропел. — Да они мне голову оторвут. Разве можно немцев о чем-нибудь просить? Нагнувшись к старому учителю, Ондрейка прошептал ему в ухо: — Ну, доктору мы как-нибудь поможем выбраться из беды, но остальные — это же сплошь коммунисты…

— А они разве не люди? — отрезал Кустра. Наморщив лоб, он повернулся на каблуках и, не попрощавшись, ушел.

Ночью выпало много снегу, и его еще не успели убрать с тротуаров. Кустра шел по утоптанному снегу осторожно, но, миновав комендатуру, прибавил шагу, чтобы поскорее оказаться у Захаров.

Ондрея Захара он нашел в столовой. Тот сидел в мягком кожаном кресле и при появлении учителя быстрым движением руки сунул в карман небольшой листок бумаги. Слегка покраснев, он сказал, как бы оправдываясь:

— Сын вот меня огорчает. Прислал письмо. Увлекается очень коньячком. И дочь, кажется, тоже там с ним…

Выждав немного, Кустра обратился к Ондрею:

— Знаете, пан фабрикант, я пришел к вам, чтобы мы вместе пошли к немцам просить за арестованных, пусть они их выпустят.

Ондрей вскочил как ужаленный и закричал:

— Что? Ведь они и нас тогда посадят! Как вы могли такое придумать?! Нет, — добавил он, понизив голос, — я к ним не пойду. Посудите сами: сын у меня в горах, на шее эта фабрика… Не пойду и вам не советую, пан учитель. Ведь если те невиновны, то немцы им ничего не сделают. Отпустят их, вот увидите. Зачем же нам самим лезть на рожон?

Кустра топнул ногой:

— Ну и сидите на своих миллионах, я пойду без вас.

— Пан учитель, пан учитель!

Но Кустра уже хлопнул дверью и стрелой выскочил из темной передней. Он решил, что пойдет один.

В комендатуре его принял майор фон Кессель. Кустра не мог отделаться от мысли, возникшей у него при виде одноглазого офицера с выступающими челюстями, которыми он беспрестанно двигал, что майор поразительно похож на жука-оленя. Бедняга, он сдох у Кустры неделю назад, а это животное, так похожее на него, еще дышит, курит, ходит по канцелярии и двигает челюстями. Смешно, просто поразительно!

Он представился на немецком языке, который еще не совсем забыл, сказал спокойно и корректно, что пришел попросить майора, чтобы отпустили арестованных жителей Погорелой — порядочных, ни в чем не виноватых людей.

Майор поправил повязку и прошипел:

— Was? Что это должно значить? Мы их посадили, и мы поступим с ними так, как захотим. Бандиты получат то, что заслуживают.

Учитель сказал ему, что с детства испытывает уважение к немецкой науке и надеется, что немецкие солдаты — это люди образованные и гуманные.

Когда майор заорал на него, Кустра покраснел как рак, на миг оторопел, но потом обрел дал речи:

— Я вижу, что ошибся адресом. Но знайте, — он даже не заметил, как перешел на крик, — история справедлива, и славяне никогда не будут вашими рабами. Понимаете? Никогда не будут!

Майор топнул сапогом и заорал солдату, стоящему у двери:

— Арестовать старого бандита! В гестапо большевика!

Солдат молча выполнил приказ: схватил учителя за плечо, вытолкнул его в коридор, а оттуда другой солдат отвел его в камеру с решетками на окне, где сидело несколько евреев, схваченных в соседних деревнях и в землянке в Дубравской долине.

Солдат запер дверь за Кустрой и поспешил к другому концу коридора, где на лестнице послышались шаги. В коридоре появились декан и Ондрейка. Декан назвал себя солдату и сказал, что обязательно хотел бы поговорить с господином полковником.

— Господин полковник придет через четверть часа, вам придется подождать.

Они уселись на лавку, а когда солдат удалился, декан, покраснев, принялся шепотом упрекать Ондрейку:

— Почему вы со мной не посоветовались? Нельзя было их дразнить…

— Да они и так знали, — запротестовал Ондрейка, бросив полный отчаяния взгляд на декана.