Лавина

Он привлек ее к себе. Его щека пылала на ее щеке, а его губы касались виска Милки.

— Ты права, права. Ты самая разумная девушка в мире, — прошептал он. — Теперь я тебя ни на шаг он себя не отпущу. Не отпущу! — Он испугался, что Милка будет возражать, и поэтому быстро поцеловал ее в губы. — Ты уже достаточно там сделала, — убеждал он ее, повышая голос, как будто она утверждала, что хочет вернуться в Погорелую. — И здесь для тебя найдется занятие…

В это время раздался стук в дверь. Янко вскочил и неестественно громко сказал:

— Войдите!

Вошел Светлов, и Янко опустил глаза, как мальчик, пойманный в тот момент, когда сбивал с дерева груши. Он не знал, куда деть руки. Но Светлов погладил Милку по плечу и обернулся к Янко.

— Милку я прикомандировываю к штабу, — сказал он улыбаясь. — Нам нужна машинистка. Ну а кроме того, и тебе будет лучше, если она будет здесь, спокойней ты будешь.

— Алексей Иванович! — Янко взглянул на него с упреком, и Светлов громко засмеялся:

— Не притворяйся, апостол, я все знаю.

Он подошел к Милке и добавил:

— Мы ведь вчера поговорили, не правда ли?

Милка кивнула. Светлов, устремив взгляд на окно, сказал:

— Замечательный день! Никогда не думал, что мне так понравятся горы. Ведь я, — пожал он плечами, — сын равнины.

Вошел запыхавшийся Душан и доложил, что штаб уже собирается, но Светлов, погруженный в свои мысли, подозвал его к окну, кивнул головой на заснеженный склон и спросил:

— Ну что, поэт? Я как раз говорил здесь о том, что мне больше нравится равнина, чем горы. Горы давят человека к земле, порождают в нем какое-то чувство беспомощности, а на равнине душа свободна, там для нее простор, ширь…

Душан по-своему представил себе широкую русскую степь, необозримое море снега, метель, тройку… Ему показалось, что и Светлов вспоминает о своей великой родине, потому что взгляд его, устремленный вдаль, был мечтательным, словно он видел сейчас свою широкую степь.

15

Мариенка завязала рюкзак, набитый бельем и книгами, и присела на железную кровать. В маленькой мансарде, приютившейся под крытой дранкой крышей лесной сторожки «На холме», приятно пахло омелой, которой были набиты корзины, стоящие недалеко от низкой печки. Мариенка жила здесь вместе с Еленой вот уже десять дней, с той самой поры, как разбрелись жильцы «домика свободы». Если бы она знала, что Душан в Стратеной, она сразу же ушла бы с ними; она уже целую неделю собиралась отправиться туда, но жена лесника все время удерживала ее.

Из кармана лыжного костюма Мариенка вынула сложенный листок бумаги и бегло, уже в третий раз, пробежала взглядом строчки из письма Душана. Пожилой партизан принес ей письмо и ждал ответа, но Мариенка вместо ответа решила сама пойти в Стратеную.

«Мариенка, — писал ей Душан, — ты, наверное, удивляешься, что я тогда не зашел к тебе. Но пойми меня, я был огорчен, несчастен. Я думал, что ты знала, где я нахожусь, и тем не менее отдала предпочтение этим типам, которых я презираю. Извини, что я тебе так пишу, но я собственными ушами слышал разговор Яншака с этой блондинкой. Мне было обидно, что ты осталась в таком обществе, а не пришла ко мне. Только теперь, после разговора с Мишо Главачем (он у нас в штабе), во мне зажглась искорка надежды: может, Мариенка не знала, где я? Поверь, только эта мысль утешает меня. Я знаю, что ты в сторожке, и сразу же прибежал бы к тебе, но сейчас я должен уйти на несколько дней, жду лишь приказа…»

Когда Мариенка в первый раз прочитала эти строки, она рассердилась на Душана. Откуда же она могла знать, где он? Как он мог подумать, что ее что-то связывает с этими людьми, с которыми она уже давно порвала?! Он говорил, что любит ее, зачем же тогда эти подозрения? Но вспомнив, в каком он был упоении, когда поцеловал ее, Мариенка решила, что он действительно любит ее. Больше, чем она его.

«Боже мой, как неожиданно это пришло! — вздохнула она. — Душан был для меня товарищем, мы понимаем друг друга. Это так прекрасно, но все-таки… Во мне это еще не созрело, а он уже признался мне в любви».

Ее поразила эта мысль, и она начала убеждать себя в том, что любит его и сильнее любить уже не может. Ведь это за ним она пришла из Бистрицы. А как она волновалась за его жизнь, когда увидела его в Длгой! Может быть, это приходит с годами мудрая, зрелая любовь, и человек не может уже любить так слепо, как ранней весной молодости, когда он видит весь мир в розовом цвете.

«Говорят, что расстояние делает любовь более крепкой, — подумала она. — Это неправда. Когда он рядом, мне кажется, что я его люблю сильнее».

А что касается письма, то Душан, собственно, во многом прав. Все они, кроме Луча, и в самом деле неприятные типы. У Луча было хоть какое-то оправдание, он лечил ногу. Слава богу, что всему этому пришел конец.

Она осторожно сложила письмо, спрятала его в карман, и ей, как никогда раньше, захотелось поскорее поговорить с Душаном.