Лавина

Шнайдер улыбнулся, он играл своей каской и насмешливо смотрел на меня.

— Ведь вы, господин фотограф, тоже предложили мне свою помощь. Я знал людей, которые, задавшись целью, могли прыгнуть выше своей головы. Может, гранд-дама тоже из таких.

— Значит, она твердо решила не продавать, если я вас правильно понял?

— Что она в самом деле решила, я не знаю. Но кажется, она вдруг воспылала любовью к заводу, точно, как и вы. Ведь вы тоже предлагаете мне спасти от суперконцерна пятьсот душ.

— Вы знаете гранд-даму? Я имею в виду — близко, не только по кладбищу?

— Знаю? Я сомневаюсь даже в том, что Бёмер ее знал. Однажды я видел ее на семидесятипятилетии завода. На складе готовой продукции был устроен большой буфет, метров тридцать длиной, и каждый мог там жрать и лакать вволю. Среди приглашенных присутствовала и гранд-дама, ростом на голову ниже бога-отца. Каждые две минуты с ее губ слетали слова восхищения: «Ах, Хайнрих, как здесь интересно, какие замечательные люди!» При этом кое-кто уже блевал за ящиками. И всякий раз с радостным возгласом она совала себе в алый рот синюю виноградину. После этого вытирала руки мокрым полотенцем, будто виноградины были отравлены. Можете себе представить, сколько раз она их вытирала! Теперь она появится здесь и захочет взять власть в свои руки — может быть, только для того, чтобы показать сыновьям, что профессия предпринимателя почетна и что деньги не пахнут. Я, во всяком случае, рад предстоящей комедии: близнецы в роли предпринимателей, позади них мамаша.

— Нам придется не только найти с ней общий язык, нам придется, если модель осуществится, с ней работать, господин Шнайдер, — сказал я.

— Вы знаете гранд-даму? — нетерпеливо спросил Шнайдер.

— Видел только на похоронах. И то она была под вуалью.

— Вы знаете, почему Бёмер именно вас включил в будущее правление? — спросил он.

— Понятия не имею. Может быть, из-за нашего злополучного родства. Есть люди, которые однажды вспоминают, что голос крови громче, чем шум воды.

— Почему вы, когда сидели перед этим, как вы его назвали, трибуналом, сразу не отказались? Все обошлось бы без осложнений и получилось так, как того хотят близнецы и, думается, те, кто стоят за ними.

— А вы отказались?

— Нет. Я буду делать то, что поручил мне Бёмер. Но в отличие от вас мне не надо менять профессию, и вообще я не из тех, кто пересаживается с одного поезда на другой. Вас в самом деле так беспокоит судьба пятисот заводчан? Вы меня не проведете, тут кроется что-то посущественнее.

— А если и так?.. А почему вы отрекаетесь от своей дочери?

Шнайдер побледнел и с трудом поднялся.

— Позвоните мне в ближайшие дни, господин Вольф. Хочешь не хочешь, а нам придется искать общий язык.

В первые два дня рождества я объехал с Матильдой самые знаменитые островные замки в Мюнстерланде. Оба раза я заезжал за ней домой и отвозил обратно.

Освещение было такое, что лучше не придумаешь, да и снегом все припорошило; белое покрывало на крышах и лугах создавало видимость зимней идиллии, хотя зима все не наступала. Пейзажи для моего альбома смогут передать людям такое очарование зимы, которого в действительности не было. Фотографии должны были отразить меланхоличную гармонию времен феодалов и крупной буржуазии, когда еще можно было позволить себе строить ради красоты, а не только ради пользы.

Я сосредоточенно работал, но лишь двумя камерами. Лучшую пришлось отдать в ремонт, и я ждал ее уже две недели.

Все вокруг было мне хорошо знакомо, ведь в последние годы я посещал эти замки и парки не только ради фотографирования. Замок Нордкирхен, вестфальский Версаль, как его называли, стал для меня и Кристы любимым местом прогулок, туда всего полчаса езды на машине. Сейчас на выгонах позади замка паслись лошади соседнего конного завода. Снег не резал глаза, а казался скорее темным, потому что сквозь него просвечивал темный фон. Голые дубы и буки, как незавершенные скульптуры, устремлялись ветвями ввысь, в затянутое облаками небо.

Матильда была одета элегантно и сдержанно: зеленые брюки и едва достающая до колен куртка из рыжих лис. Под курткой — пуловер цвета брюк. Я наслаждался восхищенными взглядами прохожих, а Матильда шла легко, делая вид, будто их восхищение ни в малейшей мере ее не трогает.

В то время когда я работал, она задавала лишь краткие вопросы, свидетельствующие о ее обширных познаниях в области фотографирования. При этом она призналась, что никогда не держала в руках фотоаппарата. Матильда знала толк в деталях, в самом обычном всегда находила что-нибудь необыкновенное. Она обратила мое внимание на какой-то камин, на украшенный вычурным орнаментом карниз, на перила лестницы, которые я оценил по достоинству лишь после ее подсказки.

— Возвращается гранд-дама, — сказал я. — Я узнал об этом от жены, а она от близнецов.

— Ну и что? Она в самом деле думает, что сможет верховодить на заводе?

— Во всяком случае, она вдова и может стать гарантом того, что завод не продадут. Я был также у твоего отца, заходил к нему в производственный совет, просто так. Предложил ему свою помощь.

— Ну и как он?