Лавина

Матильда сделала мне знак рукой, в которой все еще держала револьвер. Пока мы медленно шли к машине, она спрятала оружие в сумочку; мы сели и тронулись в путь.

В лесу на гребне холма, откуда в хорошую погоду можно видеть весь город, я остановился и выключил мотор. Дождь барабанил по крыше и заливал ветровое стекло. Матильда хотела включить радио, но я слегка отстранил ее руку.

— Пожалуйста, не надо сейчас музыки, — сказал я.

— Без музыки все равно не легче, — ответила она.

— И что теперь? — спросил я.

— Не знаю, — сказала она. — Вагенфур достаточно умен, он точно знает, что проиграл. Цирер удрал, Зиберт скроется. Спорю, что, если завтра мы поедем в Дюссельдорф на Берлинер-аллее, его фирмы там уже не будет, переехала неведомо куда. Но Вагенфур знает также, что у нас в руках мало бесспорных доказательств.

— Значит, он выкрутится?

— Почему бы и нет? Если только он оставит завод в покое, — ответила Матильда.

Нависшие над Дортмундом облака вдруг разорвались. Солнце высушило дождь, но оно было бессильно разогнать смрад, поднимавшийся из заводских труб.

— Звонил Шнайдер, этот пройдоха, — сказала Криста, когда я вскоре после обеда вернулся домой. — Он показался мне очень взволнованным. Сказал, что по важному делу. И просил тебя сразу же позвонить. Если бы ты вышел из этого дела, Эдмунд. Ты еще об этом пожалеешь. Ни один человек не скажет тебе спасибо за старания.

В смятении я пошел к телефону и уже хотел набрать номер Шнайдера, как раздался звонок.

— Где вы, собственно говоря, пропадаете, черт побери! Я уже мозоль на пальце набил, — крикнул Шнайдер. — Вы получили письмо?

— Какое письмо? От кого?

— От близнецов.

— Нет.

— Тогда слушайте меня внимательно, — сказал Шнайдер. — Они официально сообщают, что по истечении установленного договором срока продадут свои сорок процентов. Они великодушно предлагают правлению купить эти сорок процентов, если мы выложим ту же сумму, которую заплатил бы банк или другой солидный покупатель. Ну да ладно, это бы мы осилили. Большая часть, шестьдесят процентов, остается все равно у нас, и нам безразлично, кому вытачивать доходы, близнецам или банку. Но самое неприятное впереди. Близнецы упрекают меня и правление, что мы не поставили их в известность об анонимном письме и увольнении Гебхардта. Это письмо подтолкнуло их к окончательному решению продать свою долю, поскольку им претит все, о чем сообщалось в письме, и они не сомневаются в правдивости этих обвинений. А теперь самое потрясающее: близнецы рекомендуют снять фамилию Бёмера с названия фирмы и дать заводу другое наименование. Вы поняли?

— Понять-то понял.

— Я сейчас приеду. Через полчаса буду у вас, но в одном я уже убедился: наследники куда хуже, чем основатели фирмы.

— Вы тоже наследник.

— Знаю, — возразил Шнайдер. — Но один из наследников печального образа.

Криста прислушивалась к нашему разговору; когда я положил трубку, она вопросительно взглянула на меня.

— Через полчаса приедет Шнайдер, — сказал я.

— Не возражаю, если это надо. Но, пожалуйста, не устраивай из нашего дома проходной двор. Для деловых встреч есть контора.

— Близнецы хотят продать…

— Могу их понять, — сказала Криста.

— Что ты можешь понять? То, что они подвергают опасности нашу модель, а с ней пятьсот человек?

— Ну и что? Они поняли только, что своя рубашка ближе к телу. И не хотят быть затянутыми в это болото. Они оба умнее тебя. Они люди моральные и знают, что в постели не рождаются серьезные идеи.

— Это чистое лицемерие, — сказал я. — Ведь и тебя они называют тетей, хотя ты родилась вне брака. Двадцать лет кряду это их не шокировало.

Криста покраснела и хотела было открыть рот, чтобы возразить мне, но не успела ничего ответить, так как в дверь позвонили. Ее свирепый взгляд красноречиво показывал, что я наговорил лишнего. Я открыл дверь. Оказалось, что Шнайдер привез с собой Хётгера. Криста подала обоим руку, но тут же скрылась у себя в комнате на втором этаже.

В гостиной Шнайдер сказал:

— Мы опять оказались по горло в дерьме… У нас на редкость удачное положение с заказами. Новый мотор Адама идет нарасхват, и вдруг являются два инфантильных наследника и хотят все погубить, поскольку они морально возмущены, эти тупицы. Ведь не могу же я выйти к заводчанам и заявить, что они по меньшей мере следующие десять лет не могут рассчитывать на выплату прибыли, потому что мы должны вернуть близнецам их долю. У нас человек двадцать за эти десять лет уйдут на пенсию. Они захотят получить до этого хоть какие-то деньжата.

— Давайте не будем волноваться, — сказал я. — Дела у нас не так плохи. Вчера мы с Матильдой побывали у Гебхардта дома, и он нам кое в чем признался. А сегодня мы были на вилле, там встретились со всей шайкой. На следующем заседании правления я подробно доложу обо всем. Нам надо было что-то предпринять, чтобы избавиться наконец от вмешательства в заводские дела. Если угодно, мы провели необходимую оборонительную операцию по защите модели. Между прочим, Матильда у Гебхардта и Вагенфура держалась великолепно.