Лавка древностей. Том 1

Сославшись на усталость, она поспѣшила уйти въ свою комнату и тамъ вволю наплакалась. Но странное дѣло! Эта грустная сцена, которой она была невольной свидѣтельницей, повліяла на нее и въ обратномъ смыслѣ; она стала отрадно смотрѣть на свое собственное положеніе; благодарила Бога за то, что Онъ не отнимаетъ у нея здоровья, не лишаетъ ее возможности быть полезной горячо любимому дѣдушкѣ и наслаждаться жизнью въ этомъ прекрасномъ мірѣ, тогда какъ много такихъ же юныхъ созданій, какъ она, уже похищены преждевременной смертью: проходя по кладбищу, она замѣтила множество маленькихъ холмиковъ, зеленѣвшихъ надъ дѣтскими могилками. Конечно, понятія ея были еще совсѣмъ дѣтскія; ей не приходило въ голову, что если человѣкъ умираетъ въ дѣтствѣ, онъ попадаетъ прямо въ Царствіе Небесное и, кромѣ того, избавляется отъ многихъ мукъ и страданій, изъ которыхъ наиболѣе тяжелое — переживать близкихъ, дорогихъ сердцу (человѣку не одинъ разъ приходится умирать въ продолженіе своей долголѣтней жизни); но она была настолько разумна, что вывела самое простое, непосредственное заключеніе изъ того, что видѣла въ эту ночь, и этотъ выводъ глубоко запечатлѣлся въ ея умѣ. Ей снился маленькій страдалецъ не въ гробу, а на небѣ, счастливый, улыбающійся, окруженный ангелами. Но вотъ солнечный лучъ скользнулъ въ комнату и разбудилъ Нелли. Она встала и начала приготовляться въ путь.

Когда они пришли прощаться съ хозяиномъ, школа была уже въ полномъ сборѣ и мальчуганы шумѣли почти такъ же, какъ и наканунѣ. Учитель всталъ изъ-за стола и проводилъ ихъ до калитки.

Дѣвочка горячо благодарила его за радушный пріемъ, краснѣя и конфузясь, дрожащей рукой подала она ему монету, полученную на скачкахъ за цвѣты, извиняясь, что не можетъ дать больше. Но онъ не взялъ у нея денегъ, а только нагнулся, поцѣловалъ ее въ щеку и пошелъ назадъ въ школу.

Не успѣли они отойти нѣсколько шаговъ отъ дома, какъ учитель снова появился у двери. И старикъ, и дѣвочка вернулись къ нему, чтобы еще разъ пожать ему руку.

— Желаю вамъ счастливаго пути и всего хорошаго, напутствовалъ ихъ горемыка-учитель. — Теперь я уже остался одинъ-одинешенекъ на свѣтѣ. Если вамъ опять случится завернуть въ нашу сторону, не забудьте нашей деревенской школы.

— Никогда, никогда не забудемъ, говорила Нелли, — вѣчно будемъ помнить, какъ вы были добры къ намъ.

— Знаю я, дѣти всегда обѣщаютъ помнить, а потомъ и забываютъ, — учитель покачалъ головой и задумчиво улыбнулся. — Былъ у меня другъ, нужды нѣтъ, что маленькій, и лучше что маленькій, — но и его у меня отняли. Прощайте, да благословитъ васъ Богъ.

Простившись съ нимъ въ послѣдній разъ, они медленно пошли своей дорогой и часто оборачивались назадъ, пока, наконецъ, и учитель, и деревушка, и даже дымокъ, клубившійся между деревьями, не скрылись изъ ихъ глазъ. Тогда они прибавили шагу и рѣшились держаться большой дороги: авось она приведетъ ихъ въ какое нибудь путное мѣсто.

Но большія дороги тянутся безъ конца: иной разъ идешь, идешь, а все ни до чего не добредешь. Они, не останавливаясь, прошли мимо трехъ незначительныхъ деревушекъ, позавтракали хлѣбомъ съ сыромъ на постояломъ дворѣ и продолжали свой скучный однообразный путъ, но уже тише: за день-то поизмаялись.

Наступилъ великолѣпный лѣтній вечеръ. Дорога круто повернула въ сторону. Она шла теперь между выгономъ и огороженнымъ полемъ. Наши путники и не замѣтили, какъ очутились лицомъ къ лицу съ караваномъ[5], расположившимся на ночлегъ у самой изгороди. Онъ такъ неожиданно предсталъ предъ ихъ глазами, что имъ уже неудобно было повернуть назадъ.

Это былъ не ободранный, грязный, запыленный фургонъ, какіе часто встрѣчаются на большихъ дорогахъ; не ничтожный караванчикъ, который обыкновенно насилу тащить несчастная кляченка или оселъ, и не цыганская кибитка, а хорошенькій домикъ на колесахъ, съ бѣлыми канифасовыми занавѣсками, подобранными зубцами, съ зелеными ставеньками, окаймленными ярко-красной полосой — сочетаніе этихъ яркихъ красокъ придавало особенно щегольской видъ всему экипажу. Пара распряженныхъ сытыхъ лошадей паслась на травѣ. У открытой двери, съ блестящей мѣдной ручкой отъ стукальца, сидѣла дородная дама въ огромномъ чепцѣ съ огромными бантами, которые шевелились при каждомъ ея движеніи. Передъ ней стоялъ барабанъ, покрытый бѣлой скатертью, уставленный чайной посудой и всякими яствами; была тутъ же и подозрительная фляжка. Этотъ музыкальный инструментъ вполнѣ замѣнялъ обѣденный столъ. Дородная дама съ видимымъ наслажденіемъ попивала чаекъ, закусывая окорокомъ и любуясь разстилавшимся передъ ней видомъ.