Лавка древностей

Едва трактир остался позади, как девочку снова стало смущать странное поведение мистера Томаса Кодлина, который, вместо того чтобы с хмурым видом плестись в стороне от всех, держался сегодня рядом с ней и, пользуясь каждой минутой, когда его компаньон не смотрел на них, убеждал ее гримасами и кивками не доверять Коротышу, а полагаться только на Кодлина. Но, очевидно, этих знаков внимания ему было мало, ибо, когда она и дед шли рядом с вышеупомянутым Коротышом и маленький балагур, верный себе, без умолку болтал о всякой всячине, Томас Кодлин выражал свою ревность и подозрительность тем, что тащился за ней по пятам и время от времени пребольно тыкал ее в икры ножками ширм.

Все это, разумеется, настораживало Нелл, опасения ее росли; к тому же вскоре она заметила, что, когда Панч останавливался у деревенских пивных или в каком-нибудь другом месте, мистер Кодлин, исполняя свои обязанности во время представления, ухитрялся следить за ней и за ее дедом, а потом с подчеркнутой заботливостью, с дружеским участием, предлагал старику руку и не отпускал его от себя до тех пор, пока они не выходили на дорогу. Коротыш тоже стал какой-то другой; и хотя добродушие не изменяло ему, он явно старался все время держать их под своим наблюдением. Недоверие девочки к попутчикам увеличивалось с минуты на минуту, и она тревожилась и волновалась все больше и больше.

До города, где на другой день должны были начаться скачки, им, видимо, оставалось пройти всего несколько миль, так как, повстречав на своем пути немало цыганских таборов и отдельных пешеходов, сворачивавших на дорогу со всех тропинок и проселков, они мало-помалу влились в общий поток людей, которые шли возле крытых фургонов, или гнали впереди себя лошадей и ослов, или сгибались под тяжелыми ношами, все держа путь к одной и той же цели. Тихие, безлюдные трактиры остались далеко позади; в здешних было шумно, из их отворенных дверей валили наружу клубы табачного дыма, а за мутными стеклами виднелись чьи-то широкие багровые физиономии. На каждой луговине, на каждом пустыре уже усердствовали балаганщики, зычными голосами зазывавшие прохожих попытать счастья в игре. Толпа все прибывала и становилась все шумнее. Позолоченные имбирные пряники под навесами из одеял не таили своего великолепия от пыли, а кареты четверкой, то и дело с грохотом проносившиеся мимо, слепили все и вся тучами песка, которые вздымали их колеса.

Когда путники дошли, наконец, до города, уже стемнело. И какими же длинными показались им эти последние несколько миль! Здесь царила невообразимая сутолока и шум; по улицам двигались толпы людей; среди них было много приезжих, судя по тому, с каким интересом они озирались по сторонам; колокола вели свой оглушительный перезвон; на крышах и в окнах — всюду развевались флаги. Во дворах больших гостиниц, сталкиваясь друг с другом на бегу, сновали слуги, по неровному булыжнику цокали подковами лошади, с грохотом опускались подножки карет, и удушливый чад, тяжелой теплой водной лившийся из кухонь, раздражал обоняние. В трактирах поскромнее пиликали напропалую скрипки, подыгрывая заплетающимся ногам танцоров; пьянчуги, не сообразуясь с мелодией, подвывали им дикими голосами, заглушая треньканье слабенького колокольчика, и сами же сердились, что им так долго не подают пива; зеваки кучками толпились у дверей, глазея на бродячую плясунью, и их крики примешивались к визгу флажолета и оглушительному грохоту барабана.

Сквозь этот кромешный ад, где ее все пугало и отталкивало, девочка вела ошеломленного старика, а другой рукой крепко держалась за Коротыша, чтобы не потерять его в толпе и не остаться без провожатого. Стараясь поскорее выбраться из этой сутолоки и суматохи, они все прибавляли шагу и, наконец, вышли к ипподрому, который отстоял на добрую милю от городских окраин и был расположен на открытой со всех сторон возвышенности.

Несмотря на то, что здесь было множество людей, не блиставших ни красотой, ни нарядами, и все они суетились, разбивая палатки, вгоняя колышки в землю, бегали взад и вперед по пыли и переругивались между собой; несмотря на то, что здесь было множество ребятишек, которые, наплакавшись вволю, спали на охапках соломы под фургонами, и множество заморенных, тощих ослов и лошадей, щипавших траву тут же среди людских толп, среди домашнего скарба, разгоравшихся костров и оплывавших на ветру огарков, — несмотря на все это, девочка обрадовалась, что город остался позади, и вздохнула свободнее. После скудного ужина, сократившего ее сбережения до нескольких пенсов, которых могло хватить только еще на один завтрак, они с дедом легли в углу палатки и заснули, хотя кругом них всю ночь шли спешные приготовления к следующему дню.