Лавка дурных снов

Что я точно видел, так это как парень ударил ловушкой Андерсона в грудь, когда тому до отметки оставалось добрых три шага. Потом Андерсон врезался в выставленное плечо новичка. Перевернулся в воздухе и шлепнулся за левой площадкой бэттера. Судья поднял вверх сжатый кулак – аут. Потом Андерсон начал орать и хвататься за лодыжку. Я слышал его крики из своей тренерской кабинки на третьей базе, так что вы представляете, как он вопил, потому что на открытии сезона болельщики ревели, будто десятибалльный шторм. Я видел, как отвороты левой штанины Андерсона покраснели, а между пальцами сочилась кровь.

Можно мне водички? Плесните вон из того пластикового кувшина. Здесь нам в комнаты ставят только кувшины из пластика, стеклянные в зомби-отелях держать не разрешается.

Ах, как хорошо. Давненько я так долго не разговаривал, а мне еще много чего нужно рассказать. Еще не заскучали? Нет? Я тоже. Отлично провожу время, пусть история и жуткая.

Билли Андерсон не играл до 1958 года, и тот год стал последним в его карьере: Бостон безоговорочно расторг с ним контракт посреди сезона, и больше он никуда не смог пристроиться. Ведь он растерял всю скорость, а прежде выезжал только за счет своей быстроты. Врачи говорили, что он будет как новенький, что ахиллово сухожилие чуть надрезано, а не рассечено, но оно к тому же очень сильно растянулось, и вот это, по-моему, его и прикончило. Бейсбол – игра жесткая, знаете ли, но мало кто понимает это до конца. Не только кетчеры получают травмы в столкновениях за «домом».

После игры Дэнни Ду обнимает парня в душевой и орет:

– Сегодня вечером ставлю тебе стакан, салага! Да что там, ставлю десять стаканов! – А потом выдает высшую похвалу: – Ты, черт возьми, выстоял и не сломался!

– Десять стаканов, потому что я, черт возьми, выстоял и не сломался, – повторяет парень, а Ду ржет и хлопает его по спине, как будто смешнее в жизни ничего не слышал.

Но тут врывается Пинки Хиггинс. В тот год он был менеджером «Ред сокс». Работа и так неблагодарная, да к тому же летом 1957-го дела у Пинки и у «Сокс» шли все хуже и хуже. Он был зол как черт и с таким остервенением жевал табак, что у него изо рта сочилась слюна и капала на форму. Он заявил, что наш новичок умышленно порезал Андерсону лодыжку, когда они столкнулись за «домом». Сказал, что Блейкли, скорее всего, проделал это ногтями, и за это его надо снять с игр. Звучало грозно, особенно от человека, чей девиз гласил: «Шипы точи – врагов мочи!»

Я сидел в офисе Джо и потягивал пиво, так что мы с Дипунно на пару выслушали весь этот рев Пинки. Мне показалось, что он спятил, и, судя по выражению лица Джо, я был не одинок.

Джо подождал, пока Пинки выдохнется, а потом ответил:

– Я не следил за ногой Андерсона. Я смотрел, осалил ли его Блейкли и удержал ли он мяч. Что он и сделал.

– Приведи его сюда, – кипятился Пинки. – Я хочу сказать это ему в глаза.

– Возьми себя в руки, Пинк, – говорит Джо. – Разве я устраивал бы истерику у тебя в офисе, если бы порезали Блейкли?

– Да не шипами это! – ревет Пинки. – Шипы – часть игры! А вот царапаться, как… как девка на футболе… ни в какие ворота не лезет! А Андерсон семь лет играет! Ему семью кормить надо!

– Так, значит, что у тебя получается? Мой кетчер рассек твоему раннеру лодыжку, когда его осалил, а потом еще и бросил его через плечо? И все ногтями?

– Так говорит Андерсон, – огрызается Пинки. – Андерсон утверждает, что почувствовал это.

– Может, Блейкли ему ногтями еще и ногу растянул?

– Нет, – признается Пинки. К той минуте лицо его сделалось пунцовым, и не только от злости. Он понимал, как звучат его слова. – Он говорит, что это произошло, когда он упал.

– Прошу прощения у высокого суда, – вступаю я. – Но ногтями? Это же чушь.

– Я хочу увидеть руки этого парня, – заявляет Пинки. – Покажите их мне, или же я подам апелляцию, мать вашу.

Я было подумал, что Джо пошлет его куда подальше, однако он этого не сделал, а повернулся ко мне.

– Скажи парню, чтобы зашел. И передай, что он должен показать мистеру Хиггинсу ногти, как учителю в первом классе после Клятвы на верность флагу.

Я привел парня. Пришел он довольно охотно, хотя из одежды на нем было одно полотенце, и не отказался продемонстрировать ногти. Они были короткие, чистые, не обломанные и даже не загнутые. Никаких тебе потертостей и кровоподтеков, как если ими в кого-то вцепиться или рвануть. Но кое-что я заметил, хотя в тот раз не придал этому никакого значения. С указательного пальца исчез пластырь, и на его месте я не увидел ни малейшего следа заживающего пореза. Только чистая кожа, розовая после душа.

– Доволен? – спрашивает Джо у Пинки. – Или хочешь проверить, чистые ли у него уши?

– Да пошел ты, – отвечает Пинки. Встает, топает к двери, смачно сплевывает жевательный табак в корзину для бумаг – плюх! – а затем оборачивается.

– Мой парень говорит, что твой парень его порезал. Что он это почувствовал. А мои парни не врут.