Лавка дурных снов

Терпеть не могу заявлений, что нельзя написать о том, чего сам не испытал, и не только потому, что эти утверждения накладывают ограничения на человеческое воображение, которое по умолчанию безгранично. Эти заявления также предполагают, что ты не можешь измениться. Я не согласен с этим, поскольку данный посыл прямиком ведет к заключению, что настоящие изменения нам недоступны, и эмпатия тоже. Этот посыл опровергается фактами. Как и дерьмо, перемены случаются. Если британцы смогли помириться с ирландцами, значит, нужно верить, что есть шансы, что когда-нибудь израильтяне договорятся с палестинцами. Перемены происходят лишь в результате напряженной работы, и с этим, думаю, согласятся все, но одной работы недостаточно. Также требуется мощный скачок воображения: а каково это – в действительности оказаться на чьем-то месте?

Да, и вот еще что. Я отнюдь не хотел писать рассказ о СПИДе или нетрадиционной ориентации – они стали лишь опорными точками сюжета. На самом деле мне хотелось написать о мощной силе полового влечения. Сила эта, как мне кажется, доминирует над людьми любой ориентации, особенно в молодости. В какой-то момент – вечером прекрасным или не очень, в месте подходящем или неудачном – желание вспыхивает и становится неодолимым. Осторожность забыта. Благоразумие сходит на нет. Риск больше не имеет значения.

Вот об этом-то я и хотел написать.

I

Дэйв Калхаун помогал Ольге Глуховой собирать Эйфелеву башню. Они занимались этим шесть дней с самого утра – с самого раннего утра – в общем зале отдыха пансионата для престарелых «Озерный вид». Там были и другие: старики встают рано. Огромный плоский экран в дальнем конце зала с половины шестого вещал обычную чушь канала «Фокс ньюс», и небольшая группка «постояльцев» таращилась на него, разинув рты.

– Ага, – сказала Ольга. – Вот это-то я и искала.

Она вставила отрезок балки на нужное место посреди шедевра Гюстава Эйфеля, созданного, если верить надписи на обороте коробки, из металлолома.

Дэйв услышал за спиной стук трости и поздоровался, не поворачивая головы:

– Доброе утро, Олли. Ты нынче рано.

В молодости Дэйв никогда бы не поверил, что сможет узнавать кого-то просто по стуку трости, но в молодости он и представить себе не мог, что закончит свой земной путь там, где слишком многие пользовались тростями.

– И тебе доброго утра, – ответил Олли Франклин. – И тебе тоже, Ольга.

Она на мгновение подняла взгляд, после чего вернулась к пазлу из тысячи элементов, большинство из которых уже стояли на своих местах.

– Эти балки – сущее наказание. Стоит закрыть глаза, как они плывут передо мной. Похоже, надо покурить и разбудить легкие.

Вообще-то в «Озерном виде» курить запрещалось, но Ольге и некоторым другим заядлым курильщикам разрешали проскальзывать через кухню на разгрузочную площадку, где стояла банка с окурками. Ольга встала, пошатнулась, выругалась то ли по-русски, то ли по-польски, выпрямилась и шаркающей походкой направилась к выходу. Потом вдруг остановилась и оглянулась на Дэйва, нахмурив брови.

– Оставь мне несколько кусочков, Боб. Обещаешь?

Он поднял руку с открытой ладонью.

– Да поможет мне Бог.

Довольная, она двинулась дальше, шаря в кармане своего просторного платья в поисках сигарет и зажигалки.

Олли удивленно приподнял брови:

– С каких это пор ты стал Бобом?

– Так звали ее мужа. Припомни-ка. Прибыл сюда вместе с ней и умер два года назад.

– Ах да. Верно. А теперь она начинает путаться. Как нехорошо.

Дэйв пожал плечами.