Лавка дурных снов

Вроде бы и она должна была напиваться вместе с ними, но ей как-то удавалось оставлять на три четверти полным даже первый стакан, когда они перемещались из одного злачного места в другое. Знаменитости редко это замечали, потому что их больше занимали идеальный овал лица, копна пшеничных волос и широко раскрытые серые глаза, всегда говорившие одно и то же: «Боже, какой ты интересный». И они выстраивались в очередь на закланье, хотя Кэти загубила полдесятка карьер за то время, что проработала в «Круге», к которому присоединилась за восемнадцать месяцев до моего появления. Самым знаменитым стало ее интервью с комиком, который проехался по Майклу Джексону: «Оно и к лучшему, что этот сладкожопый любитель белых помер».

– Как я понимаю, прибавки не будет? – Кэти мотнула головой в сторону кабинета Джеромы.

– Откуда ты знаешь, что я собирался просить прибавку? Я тебе говорил? – Завороженный этими роскошными глазами, я мог рассказать ей все.

– Нет, но все знали, что ты попросишь – и получишь отказ. Если бы она согласилась, к ней бы повалили все. Отказывая самому достойному, она затыкает рот остальным.

Самому достойному. До чего приятно такое слышать. Особенно от Кэти.

– Так ты собираешься остаться?

– На время, – произнес я, приподняв уголок рта. Это отлично получалось в старых фильмах у Богарта, но Кэти встала, смахивая несуществующую пылинку с чарующе плоского живота.

– Надо писать. Вик Олбини. Господи, он такого наговорил.

– Идол гейской тусовки.

– Экстренный выпуск новостей: не гейской. – Она загадочно улыбнулась и отбыла, оставив меня гадать, что бы это значило. Но хотел ли я знать?

Я просидел перед пустым монитором десять минут, начал печатать, понял, делаю что-то не то, все стер, посидел еще десять минут. Я чувствовал на себе взгляд Джеромы, знал, что она ухмыляется, пусть мысленно. Я не мог работать под ее взглядом, даже воображаемым. Решил пойти домой и там написать некролог Девоу. Вдруг меня осенит в подземке: мне там всегда хорошо думалось. Я уже начал закрывать ноутбук, и тут меня действительно осенило, как в тот вечер, когда я увидел заметку о Джеке Бриггсе, который присоединился к небесной тусовке знаменитостей. Я решил, что уйду, наплевав на последствия, но уйду с огоньком.

Файл с заголовком о Девоу я сбросил в корзину и открыл новый, который озаглавил «НЕКРОЛОГ ДЖЕРОМЫ УАЙТФИЛД». Я написал его на одном дыхании. Две сотни брызжущих ядом слов излились из пальцев на экран.

Джерома Уайтфилд – Джерри для близких друзей (по слухам, была у нее парочка таковых в детском саду) умерла сегодня в… – я посмотрел на часы, – в десять сорок утра. Согласно свидетельству очевидцев, захлебнулась собственной желчью. Окончив Вассар с отличием, последние три года своей жизни Джерри ишачила на Третьей авеню, надзирая за двумя дюжинами галерных рабов, и все они превосходили ее талантом. У нее остались муж, известный среди сотрудников «Неонового круга» как Кастрированная Жаба, и ребенок, уродливый маленький говнюк, которого те же сотрудники с любовью называли Пол-Потом. Работавшие с Джерри сходятся в том, что природа не даровала ей даже крупицы таланта, зато с лихвой отвалила деспотичности и безжалостности. Напоминающий ослиный рев голос Джерри вызывал у многих нарушения мозгового кровообращения, а об отсутствии у нее чувства юмора ходили легенды. Жаба и Пот высказали пожелание, чтобы те, кто знал Джерри, выразили радость по поводу ее кончины не цветами, а купив эвкалиптовые леденцы и отправив их голодающим детям в Африку. Церемония прощания пройдет в редакции «Неонового круга», где счастливые выжившие смогут поделиться греющими душу воспоминаниями и хором спеть: «Дин-дон, ура, Ведьма померла».