Лавка нищих. Русские каприччио

Вот идет она по переходу, как бы вальсируя, на каблучках покачиваясь, вот прошла уже треть пути; вдруг (ну этого я и знать не желаю!) из толпы лохотронщиков выставляется длинно-блеклый субъект с жесткими губами, с пего-щетинистым подбородком и тихо мурлычет ей в ухо про то, как ловко она «крутит» свою собственную «обезьяну», и про то, что лох (то есть я) попал крепко, и что это и не их лохотронщиков дело, они такую новую обираловку, такой вот подземный зверинец вполне приветствуют и сильно наезжать на братьев-«обезьянщиков» не станут...

Не выставляя когтей, не желая поранить человечью руку, подушечками красных морщеных пальцев ко мне притронулся оранг.

– Не боись, – сказал он задушенно, но чисто по-русски, без всякого обезьяньего покашливанья и подвыванья. – Не боись, – я сам боюсь, – тут оранг захохотал дробным смехом и стал прыгать по небольшому, но все же позволяющему слегка разбежаться залу.

Присмотревшись, я заметил: прыжки оранга какие-то не очень ловкие, скорей – неуклюжие. Неловкость прыжков еще больше подчеркивалась такими же частыми, как и у Карменситы, покручиваньями головой, вздрагиваньями, оглядками. Напрыгавшись, обезьяна села на корточки. Посидев так с минуту, она полезла длиннющей лапой куда-то под стеганную ватную подстилку.

– А ну положь назад! – крикнуло уже позабытое мной мятое существо и злобно (вот уж точно по-обезьяньи!) рыкнуло два раза.

– А че, а че нельзя?... – сразу занюнила обезьяна настоящая, оранжевая.

– Курить хочет! – обратился ко мне саркастически бомж. – А это где же видано, чтобы обезьяна курила? Так и посетителей отвадить недолго. А ну, давай сюда!

Бомж подковылял к подстилке, перетряхнул ее всю. Из подстилки выпала пачка «Краснопресненских» и коробок спичек.

– А не получишь, не получишь! – стал дразнить животное озлившийся бомж. Правда вскоре он обмяк, подобрел: – Голова с бодуна болит. Посплю я, вы тут еще чуток попрыгайте.

Бомж отковылял в угол зверинца, лег на обезьянью подстилку и тут же уснул.

Неправдоподобие и нелепость происходящего терзали меня. А от обещанных и Карменситой, и бомжом цирковых трюков и развлечений заранее стало тошно. Глянув на часы, я увидел: до окончания «сеанса» еще пятнадцать минут.

Слегка помедлив, я снова уселся на ящик.

– И правильно, и отдохни! Они тебя отсэда так скоро не выпустят. Через час – не раньше.

Я отскочил от говорящей обезьяны в дальний угол.

– Да не пужайся ты так. Я не обезьяна, мальчик я. Просто в шкуру зашитый. А ты думал я правда оранг? Скучно сегодня чегой-то. Народ все приходит вялый, глупый.

– Как мальчик? Кто ж тебя в шкуру зашил?

– Кому надо, тот и зашил.

– Я могу милицию позвать.

– Как же, дозовешься их. Да и зачем? Я ведь сам, добровольно в обезьянью шкуру влез.

– Зачем?!

– Да вот затем и влез. Надоело, знаешь, мне человеком быть.

– Так ты ведь и не человек еще. Тебе лет-то сколько? Не иначе – тринадцать-четырнадцать!

– Годков-то мне шестнадцать. И даже если я сейчас не человек, то потом – обязательно стану. А на фига мне это надо? Мне обезьяной быть интересно. Мне и пару найдут скоро.

– Что ж ты со своей самкой тут и совокупляться будешь? На подстилке грязной?

– Не на подстилке, а на дереве. Там – чисто. И не я с ней, а он со мной. Я ведь самочкой буду!

Оранг опустил свою лукаво-сморщенную восточную морду.

Странноватая мудрость Индокитая и Зондских островов медленно с этой морды стекла, и нарисовался отвратно-сладкий, раздражающий своей наглой призывностью оскал похоти.

– Ты вот думаешь наверно: поймали мальца, заставили обезьяной прыгать, истезают, неволят, то-се. А тут – не все просто, тут – идея. Цыц ты!

Оранг вдруг сорвался с места и, приседая, запрыгал к одной из клеток. Со дна клетки, что-то призывно-страстно мыча, поднялась черная обезьяна поменьше.

– Цыц! – еще раз прикрикнул рыжий на черную. Та от страха села на корточки.

– Черный макак, Зондские острова, живет 15–18 лет, в неволе почти не размножается, быстро гибнет, – забубнил заученно уже вроде крепко заснувший бомж-зоотехник.

– И ты тоже – цыц! – Оранг подскочил к бомжу, отвесил ему звучную оплеуху. – Распустились тут! Дисциплины – нуль, – чьим-то чужим (так показалось) голосом крикнул оранг.

Бомж-зоотехник обиженно засопел, стих, черный макак снова улегся на драную свою подстилку.

– Никак не приучим их. Все вольничают! Суются! А чего соваться? Винтики – и все! Ну мы им еще покажем. Мы им...

– Мы – это кто?

– Кто, кто. Мастер-О, я, Меланья. Да еще братва наша тамбовская...

– Меланья, это которая – Карменсита?