Лавкрафт: Живой Ктулху

Они решили не позволять денежным буржуазным предрассудкам вставать на их пути. Плата за квартиру Сони не зависела от того, жил ли в ней Лавкрафт или нет, и он надеялся вскоре оплачивать свою долю расходов. Он извинился за то, что не рассказал тетушкам о своих планах жениться, сославшись в качестве оправдания на свою «ненависть к сентиментальным розыгрышам и тем тягостным, ничего не решающим уговорам, к которым смертных всегда побуждают радикальные шаги…».

Достойно сожаления, что этим большим надеждам суждено было рухнуть столь основательно, особенно когда, казалось бы, Лавкрафт все-таки почти добился успеха. Он смог бы, если бы не сочетание личных недостатков, неверных решений и просто невезения, словно сговорившихся уничтожить его. Несмотря на преданность Сони, привычки и установки тридцати трех лет нельзя было легко изменить.

Вскоре домашнее хозяйство Лавкрафта – Грин стало испытывать трудности. Финансовое положение Сони ухудшилось. Поскольку дела в магазине на 57–й улице шли плохо, она ушла из него и открыла собственное шляпное дело в магазинчике, который прежде арендовала и снабжала в Бруклине. Здесь, увы, покупательницы еще меньше могли позволить себе покупать модные шляпки.

Затем оставалась детская зависимость Лавкрафта от своих теток. Вместо того чтобы пользоваться услугами какого-нибудь нью-йоркского банка, он продолжал разрешать им заведовать его деньгами и скупо выдавать проценты из его ипотечного обязательства. Стоило ему получить чек от «Виэрд Тэйлз» или откуда-нибудь еще, он отправлял его тетушкам, чтобы они могли получить по нему деньги и отослать их ему. Когда его обувь или другие предметы одежды требовали починки, он тоже отправлял их тетушкам – те отдавали вещи в ремонт в Провиденсе и затем высылали обратно.

На протяжении двух лет – в среднем раз в неделю, а иногда и чаще, – он писал длинные письма Лилиан Кларк, не считая более редких посланий Энни Гэмвелл. Письма миссис Кларк часто изобиловали утомительными мелочными подробностями повседневной жизни. В них рассказывалось о его еде, одежде, экскурсиях и встречах с друзьями. Хоть и менее интеллектуальные, нежели некоторые из его других писем, они дают практически каждодневный отчет о его делах в Нью-Йорке.

В ответ Лилиан Кларк высылала своему племяннику провиденсские газеты и массу вырезок, не позволяя таким образом истираться «серебряной пуповине»[287]. Лавкрафт никогда не принимал близко к сердцу фразу в свадебной церемонии об «отречении от всех других». В своем первом после свадьбы письме миссис Кларк он убеждал обеих тетушек приехать и жить с ним: «А теперь, семья, приезжайте на празднование! Вы – и это уже не подлежащее изменению решение Судьбы – собираетесь жить здесь постоянно! Отрицательный ответ не принимается, а если вы не приедете добровольно, то будете похищены! То же самое относится и к Э. Э. Ф. Г. [Энни Гэмвелл]…»[288].

Но тетушки приглашение не приняли. Впрочем, той весной Энни Гэмвелл останавливалась у них, поскольку она хотела также повидаться и со своими друзьями в Нью-Джерси. Соня написала Энни письмо, источающее радушие:

«Дорогая!

…Я так рада, что вы приедете!.. Моя дорогая, я вправду надеюсь, что вы сможете остаться надолго! …Не могу дождаться, когда же вы приедете сюда…

С любовью, ваша Соня».

Лавкрафт добавил обещание показать город и попросил выслать еще кое-какую одежду. Ему также доставили из Провиденса множество предметов домашней мебели, поскольку он утверждал: «Я не смог бы жить где-либо без своих собственных семейных вещей – мебели, знакомой мне с детства, книг, которые читали мои предки, и рисунков, выполненных моими матерью и бабушкой». Друзья поражались той основательности, с которой он взялся за перевозку Провиденса в Бруклин. Ненужную мебель в Провиденсе – раскладушку, комод и газовую плиту – отдали Эдди, еще Лавкрафт оставил глобус звездного неба.

Пока же он наслаждался жизнью. Он купил модели-сувениры Вулворт-билдинг и Статуи Свободы, объяснив: «Я так люблю Нью-Йорк, что собираюсь перетащить кое-что от него домой»[289].

Дополнительная напряженность в браке, как открылось Соне, была вызвана своеобразными привычками и мировоззрением ее мужа. Хотя она, возможно, и пыталась делать на это милое лицо, он был слишком прохладным возлюбленным. Он никогда не говорил слова «любовь», а его представление о словесном выражении любви заключалось во фразе: «Моя дорогая, ты даже не представляешь, как высоко я тебя ценю». Его успехи в нежных физических контактах заключались в переплетении своего мизинца с ее и выдавливании из себя «ап!».

Лавкрафт пытался перестроиться с ночного образа жизни. В мае, когда Мортон пригласил его на собрание литературного клуба, он ответил, что не сможет прийти, если у Сони не получится появиться там тоже, добавив: «Обычно ей приходится рано заваливаться спать, и я должен приходить в соответствующее время, поскольку она не может лечь спать, пока не лягу я…»