Лавочка мадам Фуфур

– Подключи воображение! Понизу – широкое кружево, стилизованное под газетные страницы. Рукава широкие, лёгкие, светлый тюль, узор – нотный стан. Если хочешь совсем покорить девушку – при условии, что ей будет так скучно, что она примется рассматривать рукава, – пусть ноты складываются в какую-нибудь мелодию. Что-то не слишком сложное, но достаточно романтичное.

– Например? – Я быстро перебрал свой небогатый музыкальный багаж, но не нашёл ничего стоящего и доверил выбор Катарине-в-моей-голове.

– «Алая малина», «Земля имён», «Яна». Достаточно, я думаю. – Видя, как я застыл, она уточнила: – Что-то смущает?

– Нет. Да. Сама знаешь! Сомнения!

– Ну тогда пошёл, пошёл, пошёл! Чем дольше будешь думать, тем больше будешь сомневаться – сам знаешь!

– Но вдруг ей не понравится? Вдруг она даст пощёчину, обругает, вышвырнет из поезда? – жалобно спросил я.

– Я тебе напомню, – ядовито заметила Катарина, – что ты вообще-то при любом исходе планировал вернуться назад ровно к началу вечера.

– Да.

– А чего ты тогда боишься? Считай, что это твоя фантазия, которую ты волен стереть. И можешь вертеть ею как хочешь – за исключением маленького элемента.

– Ох уж маленького, – вздохнул я, направляясь к дверям.

– Пошёл, пошёл, пошёл! – подгоняла меня Катя.

Я положил ладонь на дверную ручку, глубоко вздохнул и распахнул дверь. Последние всполохи солнца дробили темноту, и небо было похоже на стекло, усыпанное сетью трещин. Веяло прелой травой, скорым теплом и обещанием весны. Уютно склубочившись, спали драконы. Иляна сидела на каком-то ящике, но обернулась на звук и встала навстречу. У меня было несколько секунд, чтобы примерить на неё придуманное платье, собраться с духом и шепнуть, не шевеля губами:

– Катя…

– Да всё я понимаю, – проворчала она. – Ухожу. Пока.

Вся она в этом «пока» – кожаная курточка, громадный шарф, детская непосредственная искренность в широко раскрытых глазах, расчётливых и коварных. Счастье, что я отказался от предложения Фуфур самостоятельно скорректировать её матрицу. Не знаю, что бы из этого вышло, но точно ничего хорошего.

…Иляна была в нескольких шагах и с улыбкой протягивала мне навстречу руку.

Я тряхнул головой и выбросил оттуда Катарину – подозреваю, уже навсегда. И улыбнулся Иляне.

– У меня для тебя… есть кое-что. Я надеюсь, тебе понравится. И заранее предупрежу: я собираюсь вернуть время. Ну… когда вечер закончится.

Не думаю, что я сильно её заинтриговал. Я думаю, она догадалась, чего я хочу. И всё-таки не оттолкнула меня, а зашла в вагон.

Я нырнул следом. Сердце колотилось где-то в горле.

– Откуда ты знаешь про пионы? – воскликнула она. Я даже растерялся. Наряжаешь даму в шикарное платье, превращаешь вагон в подобие дворца, а она замечает только какие-то цветочки. – Как пахнут… Где ты их взял?

И тут я узнал об эффекте заторможенности – все картинки, которые я налепил на реальность, становились видны посторонним с небольшой задержкой и в хронологическом порядке создания. Да, сначала я как раз вообразил пионы… Потом пошла сервировка стола, занавески, свечи и прочий интерьер. Платье появилось гораздо позже – значит, и заметит его она чуть погодя. А первыми ей бросились в глаза пионы – самое раннее из созданного.

Я подошёл ближе, пробормотав что-то насчёт того, что это мои любимые цветы, и принялся наблюдать за её реакцией. В конце концов, если я правильно понял, сейчас вокруг неё возникают, словно по волшебству, разные красивые вещи…

– И мои! Я тоже очень люблю пионы – их запах, и эти бутоны, как обещание цветка, и белую беззащитность, и…

Она прервалась, шокированная тем, что начало твориться вокруг. Представляю. Вернее, конечно же нет. Но, судя по бурной ряби у висков и расширившимся зрачкам, она была потрясена.

– Этому тебя тоже научила Фуфур? – прошептала Иляна, протянув руку к самому пышному цветку, но точно боясь коснуться.

– Нет, – тихо ответил я. – Это – моё собственное изобретение. Погляди на себя.

Она опустила взгляд и ахнула. Осторожно, двумя пальцами взялась за воздушный, покрытый нотным узором рукав.

– Я его не чувствую…

– Это картинки, Иляна. Это всё – иллюзия, наложенная на реальность. Я не умею большего – пока.

«Пока», – хихикнуло воспоминание о Катарине.

– Но это невероятно. И так красиво, – разглаживая невесомые, неосязаемые складки, прошептала она. Её шёпот мешал мне говорить в полный голос, и я негромко ответил (откуда-то вдруг взялись хладнокровие и смелость):

– Не думаю, что сильно тебя удивил. Мне кажется, ты ждала чего-то подобного.

Она усмехнулась, оторвалась от своего невероятного (она была прекрасна в нём!) платья и ответила:

– Сложно скрывать мысли от тебя.

Я не смутился, только посмеялся этому маленькому каламбуру.

– Люблю, когда ты шутишь. Люблю, когда улыбаешься. Сядем? – И указал глазами на стол у окна. Он был накрыт шёлковой белой скатертью. Не знаю, бывают ли такие в настоящих ресторанах; у меня было не так-то много времени, чтобы разукрасить интерьер вагона, и я накрыл стол первой изысканной материей, которая пришла в голову. Раньше я никогда не думал об этом вечере…

– Ой, хорош врать!

– Ты же обещала уйти!