Лавочка мадам Фуфур

Я плохо понимал, что происходит. Люди, стоявшие по краям котлована, исчезли. Стихли крики, пропали вообще все звуки. Мне показалось, что весь мир застлала светло-алая тёплая пелена, как пенка на компоте. Розовая «жвачка» вырывалась из-под ног струйками пузырьков, взмывала вверх, а пузырьки лопались и окружали меня мерцающим бледным коконом; не только меня, но и весь котлован, весь мир вокруг… Я было словно внутри гигантского мыльного или жвачного пузыря. Когда я об этом подумал, мне стало так смешно, что я расхохотался. И это последнее, насчёт чего я точно могу сказать: это случилось в Полисе-1.

Всё, что было дальше, – начиная со следующего шага сквозь пузырь и заканчивая потерявшимся Ракушонком – путалось и сливалось. Прошло больше десяти лет, а я так и не знал, по какую сторону временного коллапса оказался в тот вечер.

Глава 26 Плоскости

Сначала я ничего не заметил. Только сильный, точащий голод… Вернулся домой как ни в чём не бывало. Удивился только, что меня не отругали за то, что я лазил во временную петлю, – я-то ждал нахлобучки. Мама велела отмыться от грязи (остатки мыльно-жвачного пузыря), накормила и уложила в постель («Какой-то ты вялый. Поспи, Тоша»).

Никто, кроме мамы, никогда не звал меня Тошей. Коллеги – Тони или Антоном, кто помладше – по имени-отчеству. Веник, напарник и лучший друг, постоянно выдумывал дикие, на древний лад вариации вроде Антониана, Антония и Антонелло. Девушки, с которыми я встречался, все как одна называли меня чопорным «Антон». Катя-Женя как-то, смеясь, назвала Тоником. Вот и все имена, Тоша-Антоша.

Когда я был мал, всё это мало меня волновало. Была мама, были друзья, была школа и мечта, были другие мальчишечьи дела. Но с годами я находил всё больше различий. Они путали, мешали… Однажды я заметил, что мама перестала называть меня Тошей. В ответ на мой вопрос она пожала плечами: «Я никогда не называла тебя так, Антон».

И ведь у меня не было против этого никаких доказательств. У меня вообще не было никаких доказательств первые два года. А потом я вдруг понял, что пропал Ванёк. Два года я не вспоминал о нём, даже косвенно, даже случайно, и ни разу не задумался о друге с того самого вечера: он испарился из памяти.

А потом вдруг вспомнил. Почему? Не знаю…

Я решил расспросить о нём маму. Она снова пожала плечами – мол, я не упомню всех твоих друзей, Антон. Но это была неправда, я уверен. Ваня часто заходил к нам в гости, каждое лето его родители брали меня на дачу – на день или два. А каждый год мы с мамой вместе выбирали для него подарок на день рождения. Мама не могла о нём забыть – если только он существовал.

Чувствуя лёгкую панику, я попытался объяснить ей всю эту кутерьму. Мама сначала отмахивалась, а потом испугалась и отвела меня к психологу. Оттуда подростка с неустойчивой психикой направили к психотерапевту, затем к неврологу… В конце концов тихий, склонный к галлюцинациям психопат, каким меня нарекли, попал в специальную лечебницу и пробыл там почти год. Представляете?..

Первое время такое положение вещей доводило меня до неистовства – я боялся, что действительно сошёл с ума. Боялся – но только до тех пор, пока я не понял, что вместе с Ваней из моей жизни исчез отец. Уж его-то я выдумать не мог.

⁂

Спустя год я выбрался из лечебницы другим: меня заставили поверить, что никакого раздвоения не было, не было никакого альтернативного прошлого. Заверили, что у меня обязательно появятся отличные друзья, а давний сон о розовом мыльном пузыре – всего лишь следствие увлечения фантастическими книгами. Маме строго-настрого наказали следить за тем, что я смотрю и читаю, выписали мне гору пилюль, которые следовало принимать ближайшие полтора года, меня поставили на учёт и наконец выпустили на волю.

Про отца я не стал ничего себе в объяснение придумывать. Просто старался о нём не думать. Так было спокойнее.

Я стал тихим, послушным, забитым. Почти уверился, что друзей у меня никогда не будет. Попросил маму разрешить мне не ходить в школу. Она, напуганная «психической травмой» и зашуганная врачами, тряслась надо мной и пыталась всячески сгладить дурные впечатления. Так что в школу и вправду разрешила было не ходить. И это была настоящая лафа – один из бонусов психушки.

Этим-то я обязан тому, что стал технарём. Я не тратил время на ненужные предметы, на дорогу, на школьные дела. Почти не общался со сверстниками. Зато много бродил, готовился к поступлению в Техноинститут и очень много читал – в основном о том, о чём узнал в лечебнице.