Лавровы

Лиза принесла ужин — яйца, хлеб, колбасу и чай.

Только сейчас Борис понял, что Клешневы занимают в квартире одну комнату и, значит, он будет мешать спать им обоим.

Клешнев покончил с ужином и обратился к нему:

— Что все-таки привело вас ко мне?

Борис ответил возможно толковее:

— Я сам солдат и видел, что солдатам очень плохо. И вообще, я... я и с родными не могу жить. Я не согласен.

— А с чем же вы согласны?

Борис молчал. Он выяснил вдруг, что знает, чего он не любит, но очень смутно представляет себе, чего он хочет и что ему по душе. Чтобы уверить Клешнева в своей искренности, он хотел сказать ему, что убил командира батальона Херинга, но почему-то не сказал.

Клешнев спросил:

— А вот согласны вы с тем, чтобы войну империалистическую превратить в войну гражданскую, против правящих классов? Знаете вы этот лозунг?

Это было немножко похоже на экзамен.

Борис вспомнил, что однажды он уже слышал эти слова от Клешнева. Но сейчас они показались ему более понятными. Война против правящих классов? Значит, когда он вышел один на один против Херинга — это и была такая война?

— Да. Согласен, — ответил Борис.

Но опять не смог сказать, что убил Херинга.

— Вы очень не любите своих родных? — вдруг спросил Клешнев. — От них и на фронт бежали? — Это был резкий вопрос. Борис запнулся. — Впрочем, не отвечайте, — тотчас же промолвил Клешнев.

Уж он-то имел все основания не любить родителей этого молодого человека. Но не всегда яблоко от яблони недалеко падает. Бывает и так, что откатится очень далеко, под горку, например. А у Лавровых жизнь, бесспорно, пошла под горку.

— Что ж, — проговорил он, — видно, солдатчина кое-чему вас научила. Поговорим о том, как вам быть. Это не так просто... Вам придется жить не только для себя. Кстати, у вас есть товарищи в роте? С кем вы особенно сдружились?

И тут Борис впервые понял, что он ни с кем из солдат не сдружился как следует, что он и не знает никого по-настоящему.

Борис не знал, что ответить. Клешнев ждал — строго, как учитель на экзамене.

Упавшим голосом Борис пробормотал:

— У меня среди солдат нет особенных друзей.

Клешнев помолчал.

— Вот что, — сказал он наконец. — Я вам расскажу об одном товарище, который любит солдат и дружит с ними. Этот пример, может быть, вас кой-чему научит.

И, не называя имени Николая Жукова, он рассказал Борису о работе этого человека на фронте и в тылу...

— Вы, наверное, думали, что в феврале солдаты сами вдруг вышли на улицы и восстали. Вы думали, что это просто стихийный бунт. А на самом деле вот такие товарищи, как тот, о котором я вам рассказал, помогли солдатам понять правду, повели их за собой. А сумели повести они потому, что путь указан Лениным, партией. Поучитесь, постарайтесь работать, как они, вам еще долго учиться. — Он помолчал и, посмотрев на Лизу, добавил: — А теперь пора спать. Приходите завтра в Таврический. В три часа. Я вас познакомлю кое с кем...

Он назвал номер комнаты.

Прощаясь, Борис сказал:

— Я не знаю, сумею ли я стать таким, как тот, про которого вы мне рассказывали. Может быть, и нет.

Этот откровенный ответ понравился Клешневу. Когда Борис ушел, он сказал Лизе:

— Парень как будто ничего, но надолго ли его хватит — не знаю.

— А ты не торопись с выводами, — возразила Лига. — Таких, как он, сейчас много. Им надо помочь. Или тебе опять вспомнилось старое?

Да, Клешневу действительно вспомнилось старое. Юношей он состоял в одном революционном кружке с отцом Бориса, уважал его, как старшего и более образованного. Но когда для кружка наступили трудные дни и большинство его участников было арестовано, Лавров отошел от товарищей, не разделил с ними их судьбы, дал богатой жене спасти себя.

Лиза знала об этом, как вообще знала все, что происходило в жизни мужа. У него не было от нее никаких секретов. Так уж повелось с их первой встречи.

Они встретились лет шесть тому назад, в пригороде, где Лиза жила со своим больным отцом. Она служила в школе учительницей, а Клешнев, только что приехавший сюда, был без работы и находился под негласным надзором полиции. Мать Клешнева служила сиделкой в местной больнице и была счастлива, что ее беспокойный сын хоть ненадолго поселился у нее. В дела его она уже давно не вмешивалась. У нее было небольшое хозяйство, заведенное еще при покойном муже, весовщике с багажного склада. Клешнев привез с собой книжки и тетради — он учился упорно и непрестанно. Еще подростком он поставил себе целью во что бы то ни стало, вопреки всему, сделаться человеком не менее образованным, чем любой интеллигент.

Старая сиделка вскоре заметила, что сын ее стал «как чумной». Объяснялось это тем, что Клешнев познакомился с Лизой. Он был ошеломлен встречей с ней. Все казалось ему изумительным в ней — каждая черточка, каждый жест, каждое слово. Она заплакала однажды, когда он вполголоса запел «Вихри враждебные веют над нами...» Он запел случайно, на прогулке, и даже немножко смутился, увидев ее слезы. Она сжала руками виски и быстро проговорила: «Нет, нет, не думайте, я вообще не плакса, это просто так...»