Лавровый венок для смертника

— Так исполняйте же их, черт возьми! — наконец-то взбодрился «обреченный». — Иначе мистер Согред уволит вас. Вместе со всей охраной этого каземата.

— Что я и намерен делать, — решительно запрокинул голову Стив Коллин. — Заключенный Том Шеффилд, вам уже сообщили, что в помиловании вам отказано. Казнь, согласно приговору, будет произведена сегодня, причем немедленно. Вы хотели бы сообщить что-либо своему адвокату?

— Что я безумно влюблен в нее, — наигранно улыбнулся Эвард. — Такое говорить позволяется?

По лицу Коллина прошла волна нервной судороги.

— Перед казнью обреченному разрешается говорить все, что вздумается, — ответил он, поглядывая из-под бровей на отошедшую к двери Эллин.

— Я люблю вас, Эллин.

— Подходящее время для объяснения.

— Учтите, что это сказал я, а не Шеффилд.

— Мистер Шеффилд! — грозно уставилась на него Грей.

— Вы все сказали? — вмешался Коллин.

— Кажется, даже кое-что лишнее.

— Конвой! Я сказал: «Конвой!» — рявкнул заместитель начальника тюрьмы.

Проскрипели железные ворота, и в каземате появились два крепко сбитых парня в мундирах охранников тюрьмы.

— Это и есть моя личная охрана? — попытался пошутить Эвард. Но эти парни шуток не признавали. Заведя ему руки за спину, охранники взяли их в наручники. Один из них заклеил Грюну рот пластырем, и, подхватив под руки, они повели его по узкому коридору в подвал, где находилась камера для казни.

На мгновение Эварду удалось остановить процессию, он уперся, оглянулся на Эллин, но, увидев, как она, осеняя личико своей обаятельной улыбкой, разводит руками, мол, извини, именно так оно все и должно происходить, — немного успокоился. Впрочем, охранников его состояние не интересовало. Еще через несколько секунд они усадили его в специальное кресло-каталку, закрепили ноги и грудь металлическими дугами и покатили по наклонному спуску в лабиринты подземелья.

* * *

У электрического стула Грюн Эвард уже вовсю пытался сопротивляться, но дюжие охранники подсекли его ноги и буквально зашвырнули на металлический «трон». К яростному сопротивлению и конвульсиям обреченных они привыкли, а высказывать свое негодование им запрещала инструкция. Любое их слово могло оскорбить достоинство обреченного, что законом не допускалось.

Когда появился палач, Грюн Эвард ошалело уставился на него. Он сразу же узнал в нем того отставного моряка, который заговорил с ним на палубе «Странника морей». Его появление показалось ему явлением ангела.

«Спаси меня! — возопил, обращаясь к нему, Грюн Эвард. — Ты ведь помнишь меня! Меня не могли осудить и приговорить к казни в течение недели!» Но все эти слова зарождались и погибали в его сознании, в его до предела набухших венах, в нечленораздельном мычании.

— Кажется, мы с тобой где-то виделись, парень, — едва слышно проговорил Адмирал, всматриваясь в его лицо.

— Виделись, виделись! — мычал, кивая головой, Эвард.

— Уж не на судне ли?

— На судне. «Странник морей».

— Тогда как же? — не слыша слов, понял его палач.

— Прекратить разговоры, мистер Кроушед! — резко осадил Адмирала Коллин. — Это запрещено!

Палач снисходительно пожал плечами, проверил все дуги, которыми обхватывалось тело обреченного и по которым очень скоро должен пойти убийственный электрический ток, и вновь взглянул в перекошенное от ужаса, орошенное потом лицо приговоренного. Теперь Адмирал уже не сомневался, что перед ним тот самый парень, с которым он разговорился на борту «Странника морей». Но почему этот «собиратель житейских причуд» оказался на электрическом стуле, этого он понять не мог.

«Да бредишь ты, — молвил себе Кроушед, чтобы как-то избавить себя от наваждения. — Шеффилд действительно слегка похож на того, с которым ты плыл на судне. Но не более…»

Когда появился заместитель прокурора, Коллин в его присутствии сверил номер на кармашке рубахи Эварда с номером в карточке. Они сходились. Еще более внимательно сличал фотографии.

— Этот даже после приговора не изменился, — проворчал заместитель начальника тюрьмы в нарушение инструкции. — Другие к моменту казни меняются до неузнаваемости.

— Странно, что его не помиловали, — проговорил Мак О’Ннолен. Шеффилда он видел только дважды, да и то почти мельком. Тем не менее у него создалось впечатление, что на стуле сидит совершенно другой человек. Но Коллин прав: страх смерти способен изменить обреченных до неузнаваемости. — Приступайте, — бросил он палачу и первым оставил камеру для казни.

Вслед за ним вышел Коллин. Нажав кнопку, он опустил заслонку, перекрывавшую окошечко, возле которого уже стоял самый бесполезный здесь человек — тюремный врач. Где-то за его спиной притихла и Эллин.

Коллин в последний раз взглянул на Эварда. «Интересно, что бы он успел крикнуть, если бы удалось хоть на несколько секунд освободить рот. Очевидно, онемел бы от ужаса и ярости».

…А еще через несколько секунд, по приказу заместителя прокурора, Адмирал включил рубильник…

26