Читаем Лавровый венок для смертника полностью

– Это не подлежит обсуждению, Эллин: мы встречаемся у меня, – настоял Рой. – Адвокат осужденного нанес визит начальнику тюрьмы. Ни одна сплетница не осудит вас за это. А уж затем решим, что предпринимать дальше, в каком ресторане продолжить деловую часть нашей встречи.

Вместо ответа, Эллин коротко, призывно рассмеялась. В этот раз бархатный смешок ее показался еще более нежным, чем прежде, и Согреду подумалось, что в такую женщину лучше всего влюбляться по телефону, не видя циничного оскала ее улыбки и оценивающего прищура глаз.

«Но ведь ты сам вынуждал ее к строгости, – попытался защитить женщину от самого себя. – Вечер близкого знакомства и любви ты превратил в вечер шантажа и допроса».

– В таком случае, неминуемо вынуждена буду познакомиться с вашим постояльцем, Рой.

– Черт, об этом я почему-то не подумал. – Согред и в самом деле только сейчас вспомнил, что этажом выше досматривает утренний секс-сон Грюн Эвард.

«На кой черт ты оставил его у себя? – проворчал он. – В этом паршивом городке пять отелей и две ночлежки».

– А ведь мое знакомство всегда таит в себе опасность.

– Опасность для кого: для Эварда или для меня?

– Для вас обоих, – отшутилась Эллин. А немного помолчав, уже более сдержанным, трезвым голосом уточнила: – Но и нам с вами следует подумать, должна ли я подобным образом засвечиваться. Вы понимаете, о чем речь?

Двумя пальцами, большим и средним, Согред помассировал виски с такой яростью, словно раскручивал заводной ручкой мотор заглохшего допотопного грузовичка.

– В общем-то да.

– Судя по вашей неуверенности, не совсем.

– В общем-то да.

– Поразительное многословие.

– В общем-то… – начал было Рой, однако в этот раз Эллин не позволила ему расточать свое «многословие».

– Дело в том, что схема нашей «любовно-тюремной интриги» готова. В течение ночи мне пришлось проработать, как минимум, пять ее вариантов. – Рой понимал, что «любовно-тюремная интрига» – всего лишь условный код. Медленно, неохотно, но он все же возвращался из мира сонных иллюзий – в мир страшных, похожих на кошмарный сон, грез.

– Полагаю, вы уже определили для себя лучший из них? – с надеждой спросил он, не рассчитывая на то, что способен будет предаваться детальному анализу всех сразу.

– Почти идеальный, – ни мгновения не колеблясь, заверила его адвокат Шеффилда. – Черт с ним: засвечиваться – так засвечиваться. Через двадцать минут буду у вас.

Согред озадачено вздохнул, мысленно прикидывая, с какой поспешностью ему придется приводить себя в порядок.

– Меня не интригуют, и даже не трогают, ваши вздохи. У нас слишком мало времени, – сухо напомнила ему Грей. – И, тем более, мало его будет оставаться у человека, которому придется превращать наш замысел в литературный шедевр. Ждите меня ровно через двадцать минут. Ваш внешний вид не будет иметь при этом никакого значения. И не заставляйте меня топтаться у дверного звонка на виду у любопытных пешеходов.

По тону, которым Эллин произнесла эти слова, начальник тюрьмы легко определил, что отныне всей операцией будет командовать эта женщина. Ему, Эварду, Шеффилду и всем остальным достанутся роли исполнителей и статистов. Причем многим даже не дано будет догадываться, по чьему сценарию разыгрывается вся эта дерзкая драма.

Положив трубку, Согред еще несколько минут лежал, невидящим совиным взором втупившись в основательно побагровевшее окно. Он вдруг с ужасом подумал о том, что, с момента, когда Эллин ознакомит его со своим криминальным сценарием, он, начальник тюрьмы «Рейдер-Форт», сам превратится в опасного уголовника, ничем не отличающегося от столь презираемого им Тома Шеффилда. И не исключено, что пройдет не так уж и много времени, и он, Рой Согред, займет его место в камере смертников.

«Стоит ли? – спросил он себя. – Есть ли смысл рисковать всем, чего ты достиг? – Рой нервно пожевал нижнюю губу и, простонав, сошвырнул с себя одеяло. – А чего ты, собственно, достиг? Ах, да, стал начальником тюрьмы! Почти фантастическая карьера автора девяти неопубликованных романов и, как минимум, двух сборников рассказов. А теперь прикинь, сколько уголовных дел, сколько зарешеченных судеб, сколько леденящих кровь детективных историй прошло через твою не такую уж бесталанную башку. Ведь только ты, идиот, сидя в кресле, вначале заместителя, а затем начальника тюрьмы, мог писать невинные романы из крестьянской жизни, предаваясь воспоминаниям детства и романтике отцовского ранчо. Хотя, какие шеффилды, какие эварды способны тягаться теперь с тобой по части знания всей этой уголовно-тюремной подноготной?!»

Поднявшись с кровати, Согред набросил халат и, включив электробритву, мысленно представил себе, как из флигеля Коллина выходит прекраснейшая из женщин, каких только ему приходилось когда-либо видеть, и садится в подержанную, взятую напрокат «тойоту».

– Нет, эта женщина достойна иной судьбы, – молвил он, даже не заметив, что произносит это вслух. – Как и ты, очумевший от замкнутости островной жизни, тюремный привратник. Мы оба достойны иной, более… достойной жизни. Независимо от того, каким способом и какой ценой она достанется.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза