Лавсаик Святой Горы

Но и выходцы из иных благословенных мест — например, иеромонахи Максим из Каракалла, Кесарий из «малого» скита Святой Анны и прочие — много послужили Церкви и народу своим влиянием на единоплеменников. То были безвестные герои, неведомые воины, неявленные подвижники, стяжавшие трудами своими вечную нашу благопризнательность. Что бы ни говорили о «грубом нраве», «неотесанности» и «крайней отсталости» святогорских иеромонахов и духовников, они наблюдали семейную жизнь христиан несравненно чаще, чем университетские богословы, и в силу практического своего опыта постигли внутренний мир современного человека куда лучше тех. Ни богословские изыскания, ни догматические споры не занимают сегодня мирян, порабощенных грубым материализмом и мучимых окаянным плотоугодием. Но оттого и питают они безграничное почтение и доверие к духовникам из числа простецов-пустынников, прибегая к ним как своего рода высшим существам, ибо мир пресыщен избытком человеческой мудрости и изголодался по святости. К несчастью, священноначалие наше еще не уразумело это в полной мере, отчего и поставляются на духовническое служение молодые богословы, научно образованные, но малоискушенные в недугах душевных. Для этих ученых городских людей, нынешних законников[35], что многократно приступают, искушая (ср.: Мк. 10, 2), нет ничего важнее теоретического образования. Но, по мнению простецов-агиоритов, одно только нужно (Лк. 10, 42) — наставление духовника, чье сердце всецело свободно от рабства тленному веществу.

Агиориты-преподобномученики

Миссионерская ревность, снедавшая иноков-святогорцев стародавних времен, ярко вспыхнула в XVIII столетии, когда особенно усилилось религиозное и политическое утиснение христиан турками. Пробуждение подвластных народов, обратившихся на исходе этого столетия к вооруженной борьбе, направило ярость иноверных поработителей против мужей Церкви, и прежде всего против монахов, проводивших странническую жизнь в заботе о духовном окормлении и укреплении православных. Жития новомучеников и устное предание говорят о том, что принуждение христиан к вероотступничеству[36] было тогда процедурой хорошо отработанной и до крайности простой. Стоило мусульманину публично поклясться, что такой-то христианин — мирянин, монах или священник — похулил его веру или самого «пророка», как обвиняемый в окружении толпы, истошно его обличавшей, незамедлительно, словно овча на заколение (Ис. 53, 7), доставлялся к кадию[37]. А тот, вместо законного разбирательства, предлагал ему искупить свое «преступление» и заодно избежать казни отречением от Христа. Чтобы успешнее достичь цели, прибегали к щедрым посулам, предложению денег, почестей и т. п., а когда это не действовало — к мучительным пыткам, которые заканчивались публичным повешением или обезглавливанием.

Патриарх Григорий V

Приступив к описанию духовных достопримечательностей Святой Горы в новые времена[38], вспомним прежде всех Святейшего Патриарха Константинопольского Григория V, который дважды за свою жизнь оказывался насельником «малого» скита Святой Анны.

Ревнитель монашества, великий Патриарх в страшных для Церкви обстоятельствах был не раз вынуждаем удаляться от управления ею. Полагая патриаршество духовным служением и никогда не забывая, что цель монашеской жизни — преуспеяние в добродетели, он всегда носил с собою ключ от смиренной каливы и показывал его тем, кто выставлял ему недопустимые требования, ибо отягощению совести, хотя бы и на патриаршем престоле, предпочитал безупречное хранение ее в безвестности.

Священномученик Вселенский Патриарх Григорий V

В кодексе святой обители Иверской привлекает внимание трогательная роспись этого героя и мученика греческого народа, для которого звание простого монаха было ничуть не ниже первосвятительского достоинства: «Бывший [Патриарх] Константинопольский и монах Григорий V». Но никого не печалит сегодня духовное устроение иных святогорцев — к счастью, немногих, — которые полагают недостойным себя подписываться «иеромонах такой-то» и выводят взамен того сложносоставные имена наподобие «Папа-Стефан» и «Папа-Григорий» или, того хуже, носят в чемоданчиках нарядные камилавки, которые и водружают на себя, словно вторые головы, как только покинут пределы Святой Горы, чтобы хоть чем-нибудь отличаться от прочих агиоритов (второй обычай, увы, распространяется все более). А пресловутым «зилотам»[39], ревнующим о строгости форм, и в голову не приходит, что простую монашескую скуфью носили до самой смерти Варфоломей Кутлумушский[40], питомец школ Константинополя, Керкиры и Венеции, приснопамятный Никодим Святогорец и многоученый Евгений Вулгарис (до посвящения его в епископа Херсонского).