Лазалки

Потом все говорили, как примерно это случилось. Старушки шептались на лавочках. Дядя Леня, курящий на балконе, переговаривался с тетушками возле подъезда. Бабушке рассказывала на лестничной клетке соседка Сидорова. Бесцветный сквозняк подворотен приносил на крыльях подслушанные и украденные у кого-то слова. Из отдельных лоскутков постепенно сложилось. Однажды он, забывший свое имя, отмахиваясь от невидимой птицы, рано утром шел под мелким косым дождем. Спотыкаясь, брел по деревенской улочке, мимо покосившихся жердяных заборов, вдоль новеньких изгородей из штакетника, мимо калиток и ворот. Он не спешил, а просто удалялся в серо-голубом тумане, туда, в сторону кладбища, аэропорта или поля, на котором по-прежнему стоял разрушенный самолет, где однажды с ужасом просыпаются девушки, думавшие, что летят на море, далеко-далеко. Старик медленно удалялся, шепотом убеждая себя в том, что рюкзак опустел, значит, ему нечего делать в Черном городе. Больше нет необходимости скитаться по старым послевоенным дворам, мимо футбольных ворот с оборванной сеткой, напрямик через песочницы, задевая сохнущее на ветру белье. Нет необходимости заходить к знакомым, бывшим друзьям, собутыльникам, просить взаймы, спрашивать про железные кровати. Все шарики рассеяны по городу. Все лазалки выросли. С пустым молчащим рюкзаком на плече старик растворялся в густеющем тумане деревенской улочки. Он шлепал по лужам, ворчал на разбуженных цепных псов. Потом, уже вдалеке, привычным движением отогнал невидимую птицу, щелчком отправил окурок в канаву, хрипло кашлянул, поднял воротник. Когда он окончательно исчез в тумане, вокруг была зыбкая тишина раннего утра, нарушаемая поскрипыванием форточек и дверей, а еще качелей и цепей квадратной лазалки на пустыре, которыми играл бесцветный и безымянный ветер. Черный город остался позади, с его черными-пречерными подъездами, лестничными пролетами, в стены которых замурованы отравленные горечью сердца. И город лазалок тоже остался позади, окутанный утренними сквозняками, запахами фиалок, гвоздей, дождя, распахнутых крыльев и перекладин.

Я сидела в кресле, потихоньку расшатывая подлокотник, и раздумывала про Какнивчемнебывала. Возможно, их находят на улице, гуляя в одиночестве вокруг дома. Или подбирают с асфальта, ожидая кого-нибудь возле трикотажного магазина. Наверняка однажды старушки выбрасывают отслужившие свой век Какнивчемнебывала в окна тесных, сумрачных комнат. Навсегда покидающие городок летчики и девочки с ветерком швыряют больше ненужные Какнивчемнебывала в затуманенные форточки такси, автобусов или электричек. Значит, где-то в городке есть особое ателье Какнивчемнебывал. Скорее всего, оно находится в том же подъезде, что и прачечная, только этажом выше. Туда приходят тайком, на цыпочках поднимаются по скрипучей деревянной лестнице на третий этаж. Толстенькая невысокая тетушка в синем халате бегает, кружится по маленькой комнате с серым линолеумом, снимает мерки. Наверняка возле железнодорожной станции есть старое заброшенное депо. Там, от пола до потока на вешалках висят новые, заранее приготовленные Какнивчемнебывала. К каждому из них скрепкой приколот клочок квитанции с именем и адресом будущего владельца. Потом наступает час, когда становится необходимо спрятать все, что горчит внутри, напялить на себя это добротное пугало, чтобы казаться радостным и спокойным. В этот день, ближе к вечеру, раздается условный звонок в дверь и почтальонша тетя Валя протягивает большой серый конверт с готовым, отглаженным Какнивчемнебывалом внутри.