Лазалки

По дороге домой у бабушки из сумки торчал большущий пакет ирисок. После всхлипов и просьб она все же дала мне одну, прилипшую к фантику, каменную конфетку, пробормотав обязательное: «Осторожнее. Не сломай зуб». Мы оказались в старых дворах, возле дома летчиков. Двери просторного парадного были распахнуты, приглашали в клубящийся фиалковый сумрак. Бабушка указала пальцем на балкон третьего этажа и торжественно шепнула: «Тут живет Марина Васильевна!» Мало кто верил, что каждое утро, около восьми, Марина Васильевна выскальзывает из этого подъезда и легко, бодро идет на работу. Всем казалось, что она возникает на улицах с обложки какого-нибудь черно-белого каталога моды. Ее считали самой интересной, в смысле – красивой женщиной в городе. Так думали все, кроме ее мужа, летчика, героя войны. Однажды утром, примерно через год после свадьбы, он проснулся, не заметил ее в комнате и позвал: «Марина!» Не услышав ее ответа, он строго спросил: «Ну, где ты? Который час?» Он позвал снова. Она застыла от удивления, пристально вглядывалась в его лицо, надеясь, что это следствие неприятностей в аэропорту, где он работал, или нахлынувших воспоминаний о войне. Он смотрел сквозь нее и мог разглядеть только красные и зеленые ковры, желтенькие обои, вязанную крючком скатерть на столе, фотографии родителей в деревянных рамках, широченный подоконник с алоэ и вязанием, буфет со шляпными коробками, вазочку с яблоками, стул с резной спинкой, желтенький абажур. Что-то мелькало перед его глазами, суетилось на кухне. Шевелились занавески. Гремели тарелки. Перед ним на столе возникла чашка с некрепким чаем, булочка с изюмом. Потом со стола исчезли крошки. Из раковины – чашки и блюдца. Пел кран в ванной. Скрипели створки платяного шкафа. Он старался вслушаться в то, что она говорит, но улавливал только мелодию голоса. А потом не мог расслышать даже самые высокие, визгливые нотки ее рассказа, монетки смеха. С того дня он больше никогда не видел ее. Они мало разговаривали, в основном молчали. И никуда не ходили вместе. Бабушка считала, что это хуже, чем проснуться в заброшенном самолете, который никуда не летит. От догадок у Марины Васильевны появилась горькая складочка над уголком рта и несколько морщинок. Она сжимала губы чуть сильнее, чем нужно, но никогда не прикидывалась счастливой, не старалась казаться спокойной. Каждое утро она появлялась из распахнувшихся коричневых дверей парадного дома героев и решительно спешила через старые послевоенные дворы к остановке. Невысокая, в синем шерстяном костюме, на нагрудном кармане которого была пластина с разноцветными полосками, обозначающими медали. На ее руке висело свернутое синтетическое пальто. В другой она сжимала ручку лакового коричневого ридикюля на золотой подковке-замочке, который надо оттянуть вниз, чтобы открыть. У нее были черные вьющиеся волосы, большая родинка над губой. Она решительно двигалась вдоль гаражей, мимо подъездов, не особенно засматриваясь по сторонам, но всегда замечая всех, кто кивал ей с балконов, махал из сумрака окон. Тогда она сердешно улыбалась, кивала в ответ или вскидывала руку и распахивала ладонь в сильном и ободряющем приветствии, от которого становилось тепло, и возникала уверенность, что все сложится, как после удачного, безупречного кувырка.

Марина Васильевна была самой красивой женщиной в городке, но от нее никогда не пахло цветами. Когда она возвращалась вечером домой – задумчивая, немного усталая, – по округе растекался аромат сердцевины абрикосовых косточек, едва уловимая горечь тайн. Не так давно, ранней весной, она отправилась на кладбище привести в порядок могилу мужа. Она не надела черную кружевную косынку, не прикинулась, что спокойна. По дороге, в автобусе, она не жаловалась и не всхлипывала. Сизый ветер подъездов и сквозняк подворотен шептались, что в тот день Марина Васильевна издали заметила на могиле мужа кого-то в черном. Незнакомая молодая женщина в черной косынке прижималась к белому бетонному памятнику, гладила дрожащей рукой фарфоровый овал фотографии. Зареванная, с опухшими губами, с заплывшими от слез глазами, она обнимала бетонный памятник и что-то у него спрашивала. Марина Васильевна медленно приблизилась, поздоровалась, постояла в сторонке, потом тихо произнесла: «Ну, сегодня ты наговорилась, милая. Дай теперь и мне с ним побеседовать!» Незнакомка вздрогнула, схватила сумочку и ускользнула. Казалось, там, за спиной, она рассыпалась на множество черных лоскутов, на стаю галок, которые принялись кружить над кладбищем.