Лазарев. И Антарктида, и Наварин

Судам в водной стихии нашей планеты проще определяться и плыть верным и безопасным курсом, нежели ковчегам людского бытия, обществу в целом безошибочно ориентироваться в туманном мареве будущего.

Эту непреложную истину давно подметил проницательный Герцен.

Другое дело у моряков. Добрый капитан, надежный корабль, умелый экипаж. Хорошая карта, выверенные инструменты и всегда компас, опытность офицеров. Тогда не страшна стихия. Хотя и она таит в себе каверзы и опасность.

Потому для Лазарева не существовало «мелочей». На первый взгляд он жестко требовал. Во время парусных учений у него за спиной обычно стоял штурманский ученик с песочными часами в четверть, половину и целую минуту. Каждый маневр командир оттачивал до предела по времени и качеству… Давно усвоил он непреложную истину — на море каждая оплошность может стоить жизни всему экипажу. «Худо, как вахтенный офицер приказывает что-либо на марсе или салинге, а сам не знает, как это делается», — часто говаривал Лазарев. Гонял офицеров не только по вантам. Астрономические определения должен каждый вахтенный производить безупречно, и добивался этого.

Покинув Бразилию, «Крейсер» три месяца пересекал вновь Атлантику и Индийский океан. В Атлантике неделю мертвая зыбь укладывала фрегат на борт, в сороковых широтах дул попутный ветер и началась полоса осенних штормов. Особенно разбушевался океан после траверза мыса Доброй Надежды. Подвахтенные отдыхали по часу, не больше, горячую пищу не готовили почти месяц.

При подходе к Тасмании шторм усилился, горизонт заволокло пеленой дождя. С раннего утра командир напряженно всматривался вперед. На салинги послали зорких матросов. По счислению скоро должен открыться берег. Подходы к нему сплошь усеяны подводными каменистыми рифами, на якорь становиться бессмысленно, разобьет. Отстояться можно лишь в узком проливе де Антрекасто. Не проскочить бы… И все-таки большое дело, когда идешь местами, где бывал раньше…

Еще раз проверив расчет, взглянув на карту, Лазарев повернулся к Анненкову:

— Ложитесь на правый галс, дайте сигнал «Ладоге» — «На румб норд-ост!».

Вахтенный офицер отрепетовал команду и вопросительно посмотрел на командира.

— Идем перпендикулярно берегу по счислению, Михайло Дмитриевич, так, по крайней мере, не влезем в могилу между рифами. Усильте наблюдение. Где-то должны быть приметные острова у Дервента. Припомните, на «Мирном» в сих местах проходили. Вызовите Ивана Антоновича. Все в три пары глаз вернее.

Дождь кончился, но теперь плотный туман окутал корабли. Потянулись томительные минуты. Неизвестность на море порой угнетает сильнее явной опасности.

— Слева высокая скала! — крикнули с салинга.

Через несколько мгновений в разрыве пелены тумана в окуляре подзорной трубы четко обозначился каменистый утес. Лицо командира озарилось улыбкой.

— Слава Богу, это же Мюстон! Иван Антонович, взгляните, — он передал подзорную трубу Куприянову. — Приводитесь к ветру, вход в пролив правее, два румба по компасу.

Спустя полчаса туман рассеялся, и прямо по носу показался обрывистый мыс. Слева от него на прибрежных скалах чернели останки разбитого купеческого брига. Едва корабли успели войти в пролив, как вслед им ураганный ветер обрушился на остров. К вечеру следующего дня шторм несколько стих, и корабли перешли на рейд порта Дервент. Наконец-то матросы вдоволь напились свежей береговой воды. Помимо обычного ремонта и пополнения запасов воды и провизии, начали заготовку дров и угля. На берег съехала команда матросов с мичманами Домашенко и Путятиным и направилась вверх по реке.

Прошло три дня, и как-то вечером на шлюпке из порта местный матрос доставил записку от губернатора. Тот сообщал, что береговая команда взбунтовалась, просил принять меры.

Лазарев сначала опешил. Много неожиданных докладов слыхал и донесений получал, всякое случалось, но такое как снег на голову. Но понемногу стал догадываться. В последнее время в кают-компании офицеры сквозь зубы нет-нет да и сетовали на Кадьяна. Зуботычины, издевки над матросами осуждали. Лазарев крикнул вестового, вызвал Анненкова и Завалишина, зашагал по каюте.

Инструкции предписывают ему немедленно пресекать жесточайшим образом все возмущения, а зачинщиков судить военным судом. С другой стороны, он, пожалуй, тоже виноват, не замечал своеволия Кадьяна, давал ему поблажку, смотрел сквозь пальцы на обращение с матросами, а тот признавал в основном мордобой. Эка ему навязался этот Кадьян. Но и его по головке не погладят. За сокрытие бунтовщиков командира ждет суровая кара.

Плотно притворив дверь, объяснил офицерам:

— Вы, Дмитрий Иринархович и Михайло Дмитриевич, с матросами общаетесь более других. Прошу вас немедля съехать на берег, употребить все свое влияние и утихомирить бунтовщиков, а зачинщиков изъять и тот же час на корабль доставить.

Позвал Егора Киселева, поманил пальцем:

— Матросы на баке о чем толкуют?

Вестовой переминался с ноги на ногу. Повел головой вбок.