Лазарев. И Антарктида, и Наварин

Матюшкин закончил, а Лазареву вдруг пришла новая мысль.

— Вижу, что у вас, Федор Федорович, уйма впечатлений о своем вояже. Почему бы все это вам не описать и не поделиться знаниями с обществом?

Матюшкин в задумчивости опустил глаза, раздумывая.

— Для этого время нужно, да и потом, — Матюшкин подыскивал подходящие слова, — не всегда начальство оценивает то, что делают люди бескорыстно, на пользу отечеству. Вряд ли кто-то заметит мою писанину.

Матюшкин, конечно, недоговаривал. Не в его правилах было кого-то винить. Однако у него оставался горьковатый привкус от прошлого путешествия. По существу, они делили поровну все труды, заботы и изыскания с Врангелем. В смелости и инициативе он превосходил подчас его. Но после окончания вояжа все отчеты писал сам Фердинанд, за них он получил орден и внеочередное звание, Матюшкину же почти два года тянули и только сейчас присвоили звание лейтенанта.

Лазарев почувствовал смущение Матюшкина и переменил разговор:

— Позвольте, Федор Федорович, спросить вас о взаимоотношениях с Александром Пушкиным. Ведь вы с ним, я знаю, однокашники. Мне на днях младший брат стихи его принес, мореходцу посвященные, и я успел часть их вызубрить:

Завидую тебе, питомец моря смелый,
Под сенью парусов и в бурях поседелый![75]

Видимо, Пушкин тонко чувствует стихию моря.

Матюшкин просиял.

— Александр был мне близким другом в Лицее. Правда, нынче он в опале. Я с ним не встречался года три. Пущин мне сказывал, что он сослан в Одессу, а недавно переехал к себе в Михайловское.

— За что же такая немилость? — спросил Лазарев, которого прежде не привлекала поэзия, и он не был в курсе литературных новостей.

— Да все за его язык колкий, за эпиграммы, будет случай, почитайте на досуге Александра. Он о многом житейском пишет. Язык бесподобный. Такого поэта Россия прежде не имела.

— А вы знаете, — вдруг вспомнил Лазарев, — мне рассказывала давно моя сестрица, что Гаврила Романович Державин предсказывал Пушкину великое призвание.

— Позвольте спросить, откуда же она знакома была с Державиным?

— Гаврила Романович опекуном был всем нам, Лазаревым, после кончины нашего батюшки.

Матюшкин смутился.

— Простите за вольность, я не знал. — Он помолчал и, чтобы сгладить неловкость, продолжал: — Все же вы не избегайте Пушкина, он страстный певец моря. Прочитайте хотя бы за прошлый год «Мнемозину», как чудесно описывает Александр свои чувства к водной материи. Вот вам лишь небольшая часть, я ее помню:

Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.

Прощай же, море! Не забуду

Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы…[76]

До полуночи засиделся Матюшкин на Галкиной улице. Спустя неделю шлюп «Кроткий» уносил его в Русскую Америку…

На следующий день на фрегате появился Завалишин. Он получил записку от Лазарева. Решил по старой памяти отстоять вахту. Сменившись, рассказывал в кают-компании свои похождения.

Почти пять месяцев добирался он от Охотска до Петербурга, куда прибыл 6 ноября 1824 года, и прямо с дороги отправился к морскому министру. Траверсе немедленно доложил о нем царю, и лейтенанту назначили прием на следующий день. Но на следующий день в Петербурге произошло сильное наводнение, и аудиенция не состоялась.

Вскоре царь «вспомнил» и назначил специальную комиссию для рассмотрения предложений Завалишина во главе с Аракчеевым. В конце 1824 года ему объявили, что государь находит его идеи несвоевременными… Ныне он состоит лейтенантом в 8-м флотском экипаже, причислен к ученому комитету. Очень близко сошелся в конторе Российско-Американской компании с правителем Кондратием Рылеевым[77]. Хотел перейти туда на службу, но не пускают из Морского штаба.

— Будете в Петербурге, заходите в дом на Мойке, — пригласил всех Завалишин. — Там немало судачат о судьбах Русской Америки.

Прощаясь, Лазарев пообещал:

— Я там бывал не раз и раньше. Непременно зайду, мне ведь много бумаг по линии компании для отчета требуется, вот только управлюсь с делами по вояжу…

Кампания заканчивалась. На Галкиной улице в квартире Михаила встретились три брата:

— Почитай, годков десять — пятнадцать не сходились все вместе, — начал Андрей, когда сели за стол, — все недосуг было. — Посмотрел на среднего брата. — Ты, Мишель, среди нас нынче всюду первый. — Добродушно ухмыльнулся. — В чинах и наградах нас обошел — раз, кругом света трижды плавал…

Михаил махнул рукой, разлил вино.

— А что, и вправду, — поддержал Алексей старшего брата, — пожалуй, ты не только нас обставил. Из россиян никто еще не командирствовал в трех вояжах круг земного шара.

— Ну будет, — перебил их Михаил, — вы також кругом света хаживали. Вот и тост вам — за пять кругосветных путешествий братьев Лазаревых…