Лазарева суббота. Расказы и повести

Скоро и здесь покоя не стало – что-то надломилось в железном хребте покорной Привычности: Сергей Петрович, будучи на пенсии, уловил это не вдруг. Ожил, повеселел тихий, доселе как бы и незаметный храм; со звонницы его, прежде безголосой, заливались колокола, и множество людей, взрослых и малышни, устремились принять святое крещение. С ними – и дочь и внук Козырева.

Сергей Петрович, видя все это, занемог…

Из последних сил он притащился однажды на огород и в то место на пустыре в углу, где сжег шкатулку и которое суеверно обходил, воткнул слабеющими руками, озираясь, сколоченный из деревянных реек крестик.

История папиной дочки

Свекор угнал «джип» из двора дома, едва забрезжил рассвет. Бездыханное тело его сына еще остывало где-то в больничных закутках, а он уже, пробежав пешком половину ночного города, торопливо вскрывал взвизгнувший истерически автомобиль.

Анька прижала к оконному стеклу мокрое от слез лицо и безучастно наблюдала за тем, как долговязая седоголовая фигура свекра по-воровски копошилась возле «джипа», как замигали фары, и автомобиль, тихо журча мотором, выкатил на улицу….

Свекор, отставной вояка, еще пару дней назад раскачивался в кресле-качалке у камина и, по-армейски залпом осушив стаканчик, обводил взглядом просторную, со вкусом обставленную, гостиную.

– Не грех вам и позавидовать, ребята!

Его сын Виктор, в свои сорок пять с седой уже, как у отца, шевелюрой, невысокий и одышливо плотный, с Анькой сидели напротив гостя, перебирая в пальцах тонкие ножки высоких хрустальных бокалов с заморским вином.

Да, десяток лет назад вряд ли бы кто им позавидовал, вся родня Виктора их только проклинала…

Виктор от своей семьи ушел к Аньке, можно сказать, в одной рубашке. И ее, с грязным воротом, Анька азартно стирала в ванной на квартире старой подружки. Вернулся подругин муж и обалдело уставился на полуголого «шефа» – он у Виктора в фирме работал водителем. Увидев выходящую из ванной с мокрой рубахой в руках Аньку, все понял, и потом, за столом, хмурый, не проронил и слова – «шеф» для него, видно, был образцом семьянина, и теперь авторитет рушился. За ужином выпили, разговорились, но подружкин муж долго еще недоумевал: как так, все бросить – и семью и квартиру, и ради смазливой тороватой молодухи уйти неведомо куда…

Взглянув на льнущую к Виктору счастливую Аньку, хозяин вздохнул: сердчишко-то у него чем-то вроде доброй зависти все-таки пощекотало.

«Ладно, поживите пока у нас!»

Анька тоже ведь к Виктору – как в омут головой!..

* * *

Замуж за своего первого, Васька, она выскочила – восемнадцати еще не сровнялось. Промаялась полгода в заводской общаге в Вологде, куда ее после школы из деревенского захолустья папа с мамой вслед за четырьмя братьями и сестрой выпихнули.

Скоро тут заувивался возле глазастой свеженькой девчонки шоферишка Васек. Парень на личико – не уродина, постарше только Аньки намного. Он ее подарками забаловал – «дальнобойщик», деньги всегда есть, и барахлишко по дороге подкупит. Время, тем более, постсоветское: везде, хоть в городе, хоть в селе – тюк на крюк. Дома, у Аньки в деревне, и обычных конфет на столе, отродясь, не бывало.

Подглядели братья, что мать однажды купила-таки леденцов, собираясь на какой-то праздник к кому-то в гости, спрятала лакомство в чулане под замок. Браташи, забравшись на чердак, отжали в перекрытии потолка доску и на веревке спустили в полутемное нутро чулана младшую Аньку. Потом ее еле вытащили обратно: тесноват лаз был, но поцарапанная Анька в скрюченной ладошке накрепко сжимала горстку слипшихся леденцов, которые потом аккуратно разделили на всех.

А сейчас Васек привозил из очередного рейса такое изобилие! Анька пошла за него, не раздумывая, когда замуж ее позвал, отчаявшись, видно, добиться от девчонки-недотроги взаимности иным способом.

– Я тебя все равно любить не буду! – заносчиво фыркнула из-под свадебной фаты Анька.

– За то я буду! За двоих! – ответствовал, не унывая, Васек.

Мужем он стал заботливым. Над Анькой с малолетства никто особо не трясся, у матери черед не доходил – шестое чадо в семье; отец баловал иногда младшую лишней сладостью или подарочком каким и то – втихаря от всех. Старшие все равно подметили это и завистливо прозвали Аньку «папишной» – папиной дочкой.

Васек же с юной жены только что пылинки не сдувал. Бережно снимал с ее ножек обувь, на руках кружил Аньку по комнате, сам стирал, сам готовил, и пол в комнатенке драил истово шваброй. А когда Анька «уступала», после того и вовсе убиться был готов!

Вот только две беды не оставляли их: катились год за годиком, а у пары никак не нарождалось дите, и еще – Васек до «рюмашки» оказался слабоват. Возвратясь из рейса и завалив жену подарками, он отправлялся ставить машину в гараж и… под утро, если не приползал сам, то приволакивали его, бесчувственного, сами туго соображающие, дружки-шоферюги. Кроя матюками, сваливали Васька на супружеское ложе и уходили, норовя напоследок с гоготом шлепнуть Аньку по заду.