Лазарит

— Я был там и видел, как христиане толпами гибли от рук неверных, — невнятно проговорил брат Иероним, брызжа слюной. — От жары и удушья я лишился сознания… а может, кто и угодил мне по шлему, трудно сказать. Зато помню, какой там был ад… Я пришел в себя среди трупов, в пыли и крови. Уже вечерело, но жара никак не спадала. Я поднялся и пошел, переступая через тела людей и коней. Клянусь — вся земля вокруг была пропитана кровью моих братьев по вере. Из отряда нашего ордена не уцелел ни один. Им-то было сейчас легко — они вознеслись прямо к престолу Господа, а я, злосчастный, брел по этой кровавой долине, и встречавшиеся на моем пути сарацины разбегались, едва я обращал к ним лицо.

«Еще бы!» — невольно подумал Мартин.

Глаза рассказчика внезапно вспыхнули.

— У мусульман наша болезнь считается нечистой. Им невдомек, что лишь благодаря проказе рыцарь способен забыть все земное и помышлять только о Боге! Помолимся же, братья!

Когда после молитвы прокаженные разошлись, выяснилось, что Мартину досталось место по соседству с братом Джоном. Лежанки были разделены легкой занавеской, и он слышал, как ночью к брату Джону пришла женщина. То, чем они занимались, не вызывало сомнений, но все же Мартин был поражен: неужели среди женщин легкого поведения в лагере находятся несчастные, готовые отдаваться прокаженным?

Позже, когда шлюха удалилась, а брат Джон умиротворенно захрапел, Мартин тихо вышел из шатра и особым свистом вызвал Эйрика из палатки слуг. Тот появился почти мгновенно.

— Добудь мне уксуса или скисшего вина на худой конец, — едва сдерживая дрожь отвращения, попросил приятеля Мартин.

Было далеко за полночь, когда они, миновав спящий лагерь, спустились под береговой обрыв к морю. По пути их несколько раз останавливали часовые, но заметив знак рыцаря-прокаженного, уступали дорогу. В крохотной бухточке за выступом мыса оба тщательно вымылись и обтерлись уксусом.

— Надо сматываться отсюда, и как можно скорее, — произнес рыжий, закупоривая небольшой мех с остро пахнущей жидкостью. — Может, прямо сейчас?

— И куда мы пойдем?

— Да не все ли равно!

— Ничего не выйдет. На первой же перекличке нас хватятся. И хоть тут несметная туча народа, — Мартин указал на смутно светлеющие под вынырнувшей из разрыва облаков луной палатки лагеря, — нас начнут разыскивать все подряд, в особенности если лазариты заявят, что один из прокаженных скрывается среди здоровых воинов.

— Ох и влипли же мы, малыш, — шумно вздохнул Эйрик, бросая на песок мех с уксусом. — Знал ли Ашер, что делает, когда давал нам это поручение?

«Ему-то что до этого? — натягивая одежду на влажное тело, подумал Мартин. — Он хорошо платит за все, что нам приходится выносить, а работа всегда остается работой. Так или иначе, а я должен завершить это дело и добиться успеха, чтобы получить главный приз — Руфь».

После омовения он почувствовал себя гораздо лучше.

Возвращаясь через притихший в ночи лагерь, они с Эйриком слышали отдаленную перекличку передовых постов, видели догорающие костры, у которых сидели поздние гуляки. Эти люди уже свыклись с такой жизнью, и ничто в ней не казалось им необычным.

Ливень разразился только под утро. Сначала на палатки обрушился мощный шквал; ослепительные молнии, как вспухшие старческие вены, извивались в тучах и секли землю. А затем лагерь исчез в сплошных потоках воды, с ревом обрушившихся с небес.

Вскоре, однако, ветер разорвал облачный покров, выглянуло солнце, почва начала подсыхать. Но от этого стало еще хуже: влажная духота не давала вздохнуть. Однако лазариты, несмотря на это, взялись за воинские упражнения, причем с большим рвением. Мартин понял это тотчас, сойдясь с одним, другим и убедившись, что имеет дело с превосходными воинами. Проказа и в самом деле пожирает человека медленно — сперва затвердевает и становится бесчувственной кожа, затем начинают меняться черты лица, появляются язвы и трещины, но мышцы еще долгое время остаются сильными и упругими, и лишь когда болезнь заходит далеко, выходят из строя конечности, теряет подвижность язык, начинает изменять рассудок. Дальше — разложение заживо и смерть — зачастую почти безболезненная, но унизительная из-за полной беспомощности.

В первых схватках Мартин старался скрыть свои воинские навыки, надеясь, что его оставят в покое, однако капитан Барнабе заявил, что ему надлежит трудиться и трудиться, чтобы стать достойным противником нечестивых. Долг лазарита — не просто погибнуть в бою, но и лишить жизни как можно большее число неверных. Только тогда перед ним отворятся врата рая.

Закончив упражняться, Мартин отправился бродить по лагерю. И хоть его лицо скрывал шлем, зеленый крест явственно свидетельствовал, к какому ордену он принадлежит. И вскоре ему пришлось убедиться, что, несмотря на героические деяния лазаритов, многие крестоносцы испытывают к ним острую неприязнь. Едва Мартин приближался к чьим-либо шатрам, как его тут же гнали прочь — иногда оскорбительными выкриками, иногда — размахивая факелами, а порой и натягивая тетиву.

— Убирайся, проклятый прокаженный! Прочь! Неси свою заразу сарацинам!